В гробу картонном мы прожили года два. По чести сказать, ничего
хорошего в нем нет, в гробу этом. Во-первых, тесно. Во-вторых, не
видать ни хрена, кроме рубашки соседа, что под тобой. Или соседки. А
тебе в рубашку тот, кто над тобой, пялится. Или та. Календарю только
повезло, его сверху присобачивают, значит, никто в задницу не смотрит.
Хотя вот убейте, не понимаем, ну на кой фарт на нас календарь кладут.
Это все равно, что в коробку с леденцами презерватив засунуть.
Ну
да ладно, два года не двести двадцать, а наши, бывало, и поболе в
гробах загибались да под стеклами в музеях истлевали. В общем, всякой
дряни приходит конец, вот и мы, на этот самый конец, отмучались.
Родились, значит.
— Век козырной не бывать, — ахнула эмоциональная
Двойка Пик. Она лежала в самом низу и поэтому первой увидела тех, кто
помог нам родиться. — Ну и ряхи.
В следующий момент нас развернули веером, и все убедились, что Двойка Пик не врала: ряхи на самом деле оказались те еще.
—
Хорошие карты, пластиковые, — сказал обладатель той ряхи, что помоложе,
с длинным кривым носом, прилизанными бакенбардами и щербиной там, где у
нормальных людей зубы. — Сносу им не будет, Карпыч, в бутике за полторы
сотни взял.
— Работы с ними много, — проворчал Карпыч, похожий на
старую заслуженную лошадь. — Пластик бритвой не сработаешь, Севочка,
красить придется.
— Ну так крась, прорва старая, — проявил решительность Севочка и помянул сомнительную мать.
—
Денег стоить будет, — гнул свое Карпыч. — Работа непростая, деликатная.
Рубликов на пятьсот работенка-то потянет. И авансец, авансец таки
попрошу.
— Чтоб ты сдох, — пожелал Севочка и полез за пазуху. — На,
жри, — бросил он на стол мятую купюру. — Да как следует коцай, за руку
поймают — с тебя спрошу.
— «Коцай, поцай», — передразнил
ответственный Туз Треф. — Ну, братья-сестры, шестеркой буду, мы в
ремизе. Он же нас сейчас закрапит.
— К гадалке не ходи, — подтвердил
блатной Валет Бубен. — Эх, душа забубенная, — затянул он, — да колода
крапленая, там, где пайка казенная, кирзачи да бушлат…
— Заиграли мальчишечку, — подхватили старшие Пики, — не сложилась мастишечка, и поставил он лишечку на пиковый расклад.
Карпыч
между тем, кряхтя, извлек из ящика стола увесистую картонную коробку,
выудил из нее бритву, набор флакончиков с лаками, пузырек с ацетоном и
пенсне. Нацепив его на нос, он уселся за стол и сноровисто разложил нас
по мастям.
— Братцы, я чувствую себя голым, — простонал застенчивый
Король Червей после того, как подвергся экзекуции. — Какой позор, меня
можно прочитать по рубашке.
— А я — изнасилованной, — пробасила
вульгарная Дама Бубен, — причем самым что ни на есть извращенным
образом. Как будто меня чужой валет покрыл. Черный. А то и оба.
— Такую покроешь, — проворчал сварливый Валет Пик. — Тоже мне, бубена мать.
Карпыч
собрал нас вместе, снова упаковал в картонный гроб-футляр и аккуратно
его заклеил. Некоторое время мы лежали молча, настроение у всех было
отвратным. Даже у Тузов.
— А календарю-то пофартило, братцы, — на минорной ноте подытожила эмоциональная Двойка Пик. — Он теперь один у нас некоцаный.
* * *
—
А вот и Севочка. Здг’авствуйте, дог’огой, — приветствовал нашего
хозяина елейный грассирующий дискант. — Все уже собг’ались, — понизив
голос до шепота, сообщил дискант. — Андг’юня, Вольдемаг’ и Аг’он
Аг’оныч, вас только ждут.
Севочка вытащил нас из кармана и небрежно бросил на стол.
— Аккуратнее, недоумок, — взвизгнула эмоциональная Двойка Пик, которая снова была снизу и приложилась поэтому фэйсом об тэйбл.
Через
минуту нас вскрыли, пересчитали, похвалили за то, что пластиковые, и
разделили на две части. Двадцать наших от двойки до шестерки
отправились обратно в футляр, а остальных принялись тасовать. Мы,
конечно, сразу догадались, что боевое крещение придется принимать в
преферанс.
— Компания так себе, — авторитетно заявила вульгарная Дама Бубен. — Севочка из них обезьян сделает.
— Мудрено не сделать, — согласился ответственный Туз Треф. — С учетом некоторых наших особенностей.
—
Мне этот Ароныч не внушает доверия, — поделилась сомнениями
недоверчивая Дама Пик. — И остальные какие-то скользкие. А катранщик
так вообще шельма. «Все уже собг’ались», — передразнила она. — Мазу
держу, катранщик у Ароныча в доле.
Тем временем нас стасовали, дали подснять, Вольдемар раздал, и игра началась.
— Шесть пик, — открыл торговлю Севочка.
— Я — пасс, — отказался от борьбы Арон Ароныч.
— Шесть треф, — повысил Андрюня.
— Здесь.
— Бубен.
— Здесь.
— Шесть червей.
— Здесь, — кинув косяка на прикуп, с сомнением произнес Севочка.
— Играй, — сдался Андрюня, — все твое.
— Что он творит, — запричитал ответственный Туз Треф. — Ему же прикуп не подходит!
— Н-да, — согласился застенчивый Король Червей. — Наш-то, похоже, фраер. Вот стыдуха.
Севочка прикупил и сделал снос.
— Семь бубен, — заказал он.
— Кто играет семь бубен, — сказал Арон Ароныч, — тот бывает… Я — пасс.
— Отгребен, — уточнил Андрюня. — Вист. Втемную. Ходи, Севочка.
— Знать бы с чего, — неуверенно протянул тот.
— Хода нет — ходи с бубей, нет бубей, так хреном бей, — посоветовал Вольдемар.
Севочка крякнул и, почесав пятерней в затылке, вышел козырным тузом. С полминуты нами молча шлепали по столу.
— Вот проклятье, — сказал, наконец, Севочка. — Ну и расклад. Ладно, первый ремиз — золото. Без одной я.
— Без одной отец родной, — подтвердил Арон Ароныч. — Восемь в гору прокурору.
Андрюня сноровисто собрал нас со стола и принялся тасовать.
— Братцы, глядите, что он делает, — взвизгнула стервозная Дама Червей. — Он же не тасует нас, а зачесывает.
—
Вот шельма, — изумленно протянул ответственный Туз Треф, которого
Андрюня счесал вниз. — Пусть меня побьют шестеркой, но они тут все
мазурики. Наш-то за лоха проходит.
Вскорости выяснилось, что
ответственный Туз Треф прав. Компания явно собралась ради Севочки. Его
заторговывали, били козырями в ренонс, сливали в него распас, а под
конец навесили паровозный мизер.
— Должен буду, — угрюмо буркнул
Севочка, когда избиение, наконец, закончилось, и выложил на стол
содержимое бумажника. — Здесь двадцать штук, остальное с меня.
— Поверим, поверим, — вальяжно пробасил Арон Ароныч. — Приходите еще.
Севочка вышел вон, так и забыв нас на столе.
—
А карты-то лох принес, похоже, крапленые, — удивился Вольдемар,
разглядывая наши рубашки. — То-то, я гляжу, он все время на прикуп
косил. Точно, смотрите, тузы наколоты. И короли.
— Верно, — присвистнул Андрюня. — Все фоски да лошпайки ацетоном протравлены. И подлакированы. Ну, дает, лоховской.
—
Нехог’ошо, — укоризненно покачал головой катранщик. — С его стог’оны
это пг’осто свинство. Пг’инести кг’апленые каг’ты в пг’иличную
кваг’тиг’у. Долечку пожалуйте, господа шпилег’а.
— А карты я, пожалуй, себе возьму, — отсчитывая катранщику долю, сказал Вольдемар. — Пусть будут.
* * *
—
У Вольдемара не забалуешь, — поделилась опытом бывалая Девятка Бубен. —
Вот же волчара, — добавила она с восхищением. — Наглость — сестра
таланта.
Вольдемар демонстрировал прекрасную технику обращения с
нами. Его татуированные перстнями музыкальные пальцы так и летали над
столом. За неполный час Вольдемар дважды свольтировал, трижды
передернул и удачно применил накладку, подлянку и двойной щелчок.
— Укрупнимся? — предложил противник, тощий немолодой субъект в очках, с козлиной эспаньолкой и трясущимися венозными руками.
— М-м, не возражаю, Антон Палыч, — вальяжно согласился Вольдемар и, насвистывая, исполнил шулерскую врезку.
—
Чего он всё свистит, — пробрюзжал сварливый Валет Пик. — Не свисти в
хате, денег не будет, — вызверился он на Вольдемара. — Жаль, не слышит,
— пожаловался Валет Пик. — Достал уже своим свистом. И мотивчик
какой-то поганый.
— Сам ты поганый, — обиделся блатной Валет Бубен.
— Козырная песня, — добавил он и затянул: «Местечковый вокзальчик,
опустевший перрон, я влюбился как мальчик в эту даму бубен. Только нет
в жизни счастья, лишь нефарт да обман, с королем черной масти у нее был
роман».
Антон Палыч подснял. Вольдемар, раздав по три карты, открыл козыря.
— Нет у царского двора катки лучшей, чем бура, — насмешливо произнес он. — Ходите, уважаемый.
Антон Палыч вышел с двух треф. Вольдемар убил старшей трефой и козырем.
— Девки, — насчитав девятнадцать очков, сказал он. — Что ж, продолжим.
Заход перешел к Антон Палычу, и после обмена безочковыми взятками тот вышел с трех пик.
— Во взятке партия, — сказал Антон Палыч, с трудом сдерживая дрожь в руках.
—
Да, это ход, — протянул Вольдемар и покрутил кудлатой башкой. — Что ж,
потянем. Оба-на! Не прет вам сегодня, Антон Палыч, — сочувственно
сказал он, предъявив трех козырей и сгребая со стола деньги. — Дети
кричали ура, папе приперла бура.
За следующий час Антон Палыч
проигрался вчистую и, употребив пару нехарактерных для своего
классического тезки выражений, покинул поле боя.
— Не сыграла карта
ваша. С трех, сынок! Бура, папаша! — поучительно продекламировал ему в
спину Вольдемар, выпроваживая за дверь. — В следующий раз отобьетесь.
* * *
Вольдемара
задержали на улице среди бела дня, когда он направлялся на катран,
упрятав нас во внутренний карман видавшего виды пиджака.
— А, старый
знакомый, — обрадовались Вольдемару в том месте, куда его долго
уговаривали проследовать, обещая разобраться и игнорируя уверения в
том, что задержание наверняка ошибка. — Так, что у нас с личными
вещичками? Ага, нож, ключи, курево. Ствола нет? Ого, денег-то сколько.
Зачем, интересно, вышедшему за хлебом гражданину столько денег? Вы ведь
за хлебом шли, не так ли? А это что такое? — радостно возопил голос
после того, как извлекли на свет нас. — Никак, картишки. Приобщите,
товарищ сержант, могу поспорить, что рубашечки коцаные.
— Вот теперь
влипли так влипли, — прокомментировал ответственный Туз Треф. — Будем
пылиться среди вещдоков, пока Валеты не станут Королями. От старости.
—
Доигрался, паршивец, — в сердцах сказала эмоциональная Двойка Пик. — И
сам при пиковом интересе остался, и нас под раздачу подставил.
— Ничего, братцы, — утешила бывалая Девятка Бубен. — Сдается мне, менты тоже в карты играют. Может быть, еще побарахтаемся.
Опыт
взял верх над скепсисом. Тем же вечером мы перекочевали в карман
служебного кителя, принадлежащего коренастому усатому лейтенанту, тому
самому, что был готов биться с сержантом об заклад насчет наших рубашек.
—
Агента нового завербовал, — сообщил лейтенант, вычеркивая нас из списка
вещдоков. — Сейчас на конспиративную квартиру иду, информацию сдаивать
буду. Глядишь, и картишки пригодятся.
Лейтенант не соврал: не прошло
и часа, как он уже раскалывал нового агента на конспиративной квартире.
Чтобы удобнее было колоть, лейтенант выставил початую бутылку коньяка,
положил рядом с ней пачку сигарет, зажигалку, после чего плюхнул на
стол и нас.
— Вот это сиськи, — сказала вульгарная Дама Бубен, едва
завидев нового агента. — И задница. Хороших барабанов себе вербует наша
служба и опасна, и трудна.
— Сыграем, Дарья Петровна? — предложил между тем страж порядка.
— Ой, да я не умею, — закокетничала Дарья Петровна. — А во что?
—
В дурачка, — уверенно сказал лейтенант и разлил по рюмкам коньяк. —
Ну-с, давайте, что ли, с личным знакомством, — провозгласил он полный
изысканности тост.
— А на что играть будем? — осведомилась, освоив коньяк, Дарья Петровна. — В карты на интерес ведь играют, товарищ лейтенант.
—
Можно просто Вася, — ободрил агента сыщик. — И вообще, давай на ты, что
ли. А на что играть, сейчас решим. Так, я, значит, на службе, на
деньги, получается, нельзя. На поцелуи вроде несолидно. Давай, Даша, на
раздевания.
— Ой, ну вы скажете, — зарделась Даша, — так сразу и на раздевания. А если муж придет? Ну, что вы смотрите, сдавайте.
—
Корвы чезари, — волнуясь, объявил лейтенант, открывая козырем Восьмерку
Червей, и, хотя еще не проиграл, снял кобуру с пистолетом и галстук. —
Для ускорения процесса, — объяснил он агенту.
— Стыдно-то как, — прошептал застенчивый Король Червей. — Позор-то какой, ведь это настоящий адюльтер, и мы в нем соучаствуем.
Игра
на раздевание заняла ровно десять минут, после чего сбор оперативной
информации перенесли из гостиной в спальню, оставив нас лежать в
беспорядке на столе.
— Докатились, — скорбно сказал ответственный
Туз Треф. — Хорошо еще, не доиграли, а то не всякий выдержит смотреть
на то, что там, под портупеями.
Напитавшись секретной информацией до
предела, лейтенант Вася покинул конспиративную квартиру. При этом он
проявил присущие людям его профессии бдительность и оперативность, так
как меньше чем через полчаса после его исчезновения нас уже тупо
разглядывал внушительного вида лохматый индивид с носом цвета червовой
масти.
— Это чо? — проявил любознательность индивид, пытаясь сфокусировать глаза на стервозной Даме Червей.
—
Не видишь, что ли, перед тобою Дама, осел, — саркастически ответила та.
— Да-ма, — по складам произнесла она, — настоящая, а не твоя
сожительница-шалашовка.
— Ой, Федюнчик, это же Маринка заходила, —
засуетилась вокруг красноносого оперативный агент Даша. — Ну, ты же
Маринку знаешь, шалавая такая с пятого подъезда. Она мне гадала.
Прикинь, Федь, вышло, что мы с тобой поедем летом в Крым.
* * *
В
симферопольском поезде мы пошли по рукам. Нас одалживали и забывали
возвращать. Нами упражнялись в кинга, во все виды дураков, а особо
одаренные — в пьяницу и веришь-не-веришь. В пятом купе мы потеряли
младших: шестнадцать наших от двойки до пятерки полетели за
ненадобностью в окно на полном ходу.
— Жалко Двойку Пик, — всплакнул
ответственный Туз Треф. По рубашке у него растекся яичный желток. — Она
была такая непосредственная.
— Один хрен пропадать, — сказал блатной
Валет Бубен с выпачканной томатным соусом рубашкой и подбитым
сигаретным пеплом левым глазом. — Мы и так, считай, зажились. Не были
бы пластиковыми, уже давно спеклись бы. Ах, почему, почему, почему, —
без былой удали затянул он, — спекся валет бубновый, а потому, потому,
потому, что был расклад хреновый.
— Так мы ничего достойного и не
совершили, — печально сказала бывалая Девятка Бубен с загнутым углом и
жирным пятном от шпрот. — А нашими собратьями выигрывали состояния.
Из-за нас стрелялись, дрались на шпагах, вешались.
— Вот так
проходит мирская слава, — проворчал сварливый Валет Пик со следами от
жевательной резинки. — Был я Пик, а ныне — пшик, — резюмировал он.
Застенчивый
Король Червей промолчал. Ему не повезло больше остальных. Выполненное
фломастером, на нем теперь значилось неприличное слово из трех букв,
проиллюстрированное к тому же гипертрофированными мужскими гениталиями.
Усталая пожилая проводница смела нас со столика и раскрыла жерло большого полиэтиленового пакета, в который выбрасывала мусор.
— Сука ты старая, — сказал одноглазый блатной Валет Бубен.
— Это кто же меня сукой назвал? — охнула проводница.
Мы опешили. Людям не положено слышать нас, в нас пристало только играть.
— Я назвал, — первым пришел в себя Валет Бубен. — Ты же нас в мусор хотела выбросить.
— Мать святая богородица, — схватилась за сердце проводница. — Свят, свят, прости и сохрани.
—
Ты, мать, подвязывай молиться, — развил успех Валет Бубен. — Лучше под
нижнюю полку залезь да пошуруй там. Меня когда по пьяни на пол уронили,
я туда косяка кинул. Кольцо там лежит, в самом углу, с брульянтом.
Потом проводница долго очищала нас от прилипшей яичной скорлупы, замывала жирные пятна и соскребала запекшийся пепел.
—
Дожила, — причитала она, отсвечивая бриллиантом с надетого на
безымянный палец кольца, — нашла себе благодетелей на старости лет. Всю
жизнь карты ненавидела. Сынок мой всё в вас проиграл, в проклятые. Вон,
— достала она из сумки фотографию. — Жизнь на вас, считай, положил,
обормот.
— Да это же Севочка. Нет, не может быть, ахнула недоверчивая Дама Пик. — Смотрите, братцы, ведь и вправду Севочка.
—
Он, — подтвердила бывалая Девятка Бубен. — Теперь понятно, почему мать
нас слышит. Бывало такое, когда наши полный круг совершали и
возвращались к первому хозяину. Об этом гадалки знают цыганские, они
специально колоды по миру пускали. И если возвращалась колода, через
десяток рук пройдя, то все гадания сбывались. И удача приходила в
кибитку, обживалась и баловала семью цыганскую.
— Одно дело гадалки,
— привычно забурчал сварливый Валет Пик, — а другое, не при
матери-старушке будь сказано, Севочка. Который из тех, что напрасно
старушка ждет сына домой, у сына башка не на месте, он секой увлекся,
очком да бурой и всё пропалил, кроме чести.
— А что Севочка, что
Севочка-то, — заступился ответственный Туз Треф. — Между прочим, далеко
не худший вариант. Во всяком случае, не какой-нибудь там Вольдемар.
— Вполне приличный молодой человек, — подтвердила стервозная Дама Червей. — Пока только слегка нефартовый.
* * *
— Отчистишь, отлакируешь, подлатаешь, чтоб как новые были, — инструктировал Севочка Карпыча. — Деньги плачу любые.
—
У тебя, похоже, от попаданий крыша совсем поехала, — покачал головой
Карпыч. — Кому нужно это старье? Новые неси, я их тебе козырным крапом
закоцаю.
— Сюда слушай, — возмутился Севочка. — Сказал: эти делай. Да на совесть делай, а то от твоей работы одни попадания.
— Ну, как скажешь, — согласился Карпыч. — Может, тебе их заточить заодно? В секу заточенными самое то.
—
Сека губит человека! — назидательно выпятив указательный палец,
произнес Севочка, и у Карпыча от такого заявления мигом отвисла
челюсть. — Так что никакой больше секи. И точить не надо, что сказал,
делай. А я пойду пока, завтра вернусь.
— Зубы вставить не забудь, — напомнил ответственный Туз Треф. — Противно смотреть.
— И бачки дурацкие чтоб сбрил, — велела вульгарная Дама Бубен. — С такими бачками на тебя ни одна дама не посмотрит.
Севочка
вздохнул. За последнее время он дважды угадал в спортлото, выиграл в
лотерею мотоцикл и уделал в гусарский преферанс Арон Ароныча.
— Вставлю зубы, вставлю, — пробурчал Севочка. — И баки сбрею, так и быть.
— У тебя с башкой точно всё в порядке? — осведомился Карпыч. — Что ты мне тут про зубы втираешь? Класть я хотел на твои зубы.
— Все-таки старик очень сильно напоминает лошадь, — сказал застенчивый Король Червей.
—
Тебе велят передать, что ты похож на лошадь, — сообщил Севочка и,
оставив Карпыча крутить пальцем у виска, отчалил на прием к стоматологу.
© М. Гелприн
|
