- Вовсе нет. – Шмыгнула носом Юлька, и вдруг неожиданно спросила: - Скажи мне, что ты знаешь о проститутках?
Вопрос был интересным. В три часа они он казался ещё и зловеще-таинственным. Я задумалась.
- Ершова, я понимаю твои намёки на мой имижд, на цвет моих волос, ина твою зависть в отношении моих лаковых ботфорт, но, как ни странно, опроститутках я знаю крайне мало. Обычно они выходят побарыжить своимбренным телом глубокой ночью на Ленинградское шоссе, нарумянив щоки, иобвалявшись как антрекот в сухих блёстках. Если фортуна им улыбнётся,их покупает горячий грузинский джигит, грузит в своё авто Жигули шестоймодели, бежевова цвета, с музыкой Кукарача вместо нормальной бибикалки,и увозит в ближайшые кусты…
- Поразительно. – Перебила меня Ершова. – Твои глубокие познания вобласти проституции позволяют мне задать и второй вопрос. Который ядаже не предполагала тебе задать, но раз уж ты в подробностях знаешчотам как у вас на Ленинградке принято…
- Щас нафалос пошлю. – Я обиделась.
- Ботфорты твои – гуано лакированное. – Отпарировала Ершова. – Отдай их мне.
- фалос. – Я посуровела. – Чо за вопрос ещё? Быстро говори, я спать хочу.
- Ты не знаешь, кто такая проститутка Катя?
Ну, кто ж не знает проститутку Катю, а? Действительно.
- Тычо? – Говорю, - Ёбнулась? Какая ещё проститутка Катя? Какая, ятебя спрашиваю, проститутка Катя в три пятнадцать ночи, каркалыга тымолдавская?
- Ошиблась. – С грустью подвела итог Ершова. – Обманулась я всвоих лучших надеждах…. А ботфорты у тебя всё равно гуано. Отдай ихмне, пока не поздно.
- Ни за что. Они мне для ролевых игр нужны. Я в них, кстати, весьма талантливо, портовую шлюху изображаю.
- И не сомневалась даже. Потому и спрашиваю: кто такая проститутка Катя?
- Да пошла ты в жопу, Ершова! – Я окончательно проснулась, слезла скровати, и пошлёпала на кухню за сигаретами. – Чо ты до меня доебаласьсо своей проституткой? У мужа своего спроси, он в них лучшеразбираецца. Ибо сутенёр бывший.
- То-то и оно… - Прищёлкнула языком Юлька, - то-то и оно… Не могуя у него спросить сейчас ничего. Спит Толясик. Спит как сука, скрючивсвои ножки волосатые, и запихнув к себе в жопу половину двуспальнойпростыни. И разбудить его не получицца. Литр конины в одну харю – этовам не фалос собачий. Спать будет до утра. А про проститутку нужновыяснить немедленно.
Я добралась до кухни, не включая света нашла на столе пачку сигарет, и сунула одну в рот:
- Давай ближе к делу. Мне на работу через три с половиной часа вставать.
- Говорю ж: у меня нещастье. – Ершова вернулась к исходнымпозициям. – Мой некрасивый и неверный молдавский супруг Толясик, вочередной раз дал мне повод потребовать у него новую шубу. Ибо гЭй.Поясняю: вчера его принесли в районе часа ночи какие-то незнакомыежелтолицые человеки неопрятного вида, сказали мне: «Эшамбе бальмандеАнатолий кильманда», положили ево в прихожей, и ушли.
- Толясик пьёт с узбеками? – Я неприятно удивилась.
- Толясик пьёт даже с нашей морской свиньёй Клёпой. А узбеки… Толикже прораб ща на объекте каком-то. И эти турумбаи там кирпичи кладут. Ноэто неважно. В общем, принесли они это дерьмо, и оставили на полу. Явначале обрадовалась, что оно там до утра проспит, но зря я такразвеселилась. Оно, оказывается, ещё не утратило способность ползать, идовольно быстро доползло до нашего супружеского ложа. Страшнее картиныя никогда в жизни не видела. В общем, приползло оно, скрючилось,простыню себе в жопу затолкало, и больше не шевелилось. Здоровый сонвсегда был отличительной чертой Толясика. Я, конечно, подушку своюсхватила, да на диван спать перебралась. Только глаза закрыла – слышу:смс-ка пришла Толясику. Сам он, понятное дело, спит. А я чо, не женаему что ли? С дивана сползла, отважно руку в его карман запустила,подозревая что могу во что-то впяпацца, телефон вытащила, и читаю:«Толенька, пыса моя шаловливая, завтра твоя кися-мурыся будет ждатьтебя с нетерпением у нас дома. Не забудь побрить яички. Катюша»
Ершова зашмыгала носом.
- Нет, ты понимаешь? «Пыса шаловливая»! «Яички побрей»! Я, блять,ему эту пысу шаловливую оторву вместе с небритыми яичками, и кину Клёпев клетку!
- Юля… - Меня пронзила страшная догадка: - Юля, у Толика есть любовница!
- Хуёвница! – Юлька разволновалась. – Какая у него может бытьлюбовница, если он не то что яйца не бреет, а вообще не подозревает,что их мыть можно! Ладно я… Я с ним не сплю уже полгода, мне пофалос наего яйца тухлые. А вот любовница – это вряд ли. Скорее, какая-нибудьтвоя подружка с Ленинградки. Дай ботфорты, сука?
- Не дам. Я завтра буду играть в голодную сиротку Маню, которую заэти ботфорты… Короче, неважно. Не дам. Ты скажи лучше, как ты поняла,что Катя – проститутка?
- Элементарно, Ватсон! – В голосе Юли послышался азарт. – Яполчаса сидела, расстраивалась, водки попила немножко, а потом на этотномер позвонила. Берёт трубку какая-то баба, а я сразу в лоб: «ТыКатя?», а она мне: «Неа, я Сюзанна. А какая вам Катя нужна?» Сюзанна,блять. Таких Сюзанн и Марианн у Толясика когда-то двадцать штукработало. А по факту, все как одна – Галы с Конотопа. Ну, я говорю:«Ачо, у вас там Кать много работает?» Нет, ты заметила как я тонко вситуацию въехала, а? Типа, сразу тон разговора нужный подобрала, типа ятакая серьёзная баба, и отдаю себе отчот в том, что с блядью щасразговариваю. Вот. Короче, она мне отвечает: «У нас две Кати. Катя-Мяу,и Катя-Шкура. Вас какая интересует?» Да мне пофалос вообще! Только всталая на место Толясика, и думаю: вряд ли та Катя, которая его пысойшаловливой величает, щас сблюю кстати, Катя-Шкура. Как-то само собойпонятно, что Шкуру даже Толясик ebay не станет, и ради неё яйца своимохнатые не побреет. Стало быть, мне Катя-Мяу нужна. Говорю я гейшетой: «А позовика-ты мне, подруга, Катю-Мяу», а она мне: «Завтраперезвоните. Катя щас на выезде, где-то в Люберцах. Может, Шкурупозвать?» Вот уж фалос, думаю. Шкура нам не нужна. У нас своя шкурасраная дома щас лежит, с трикотажем в жопе. И тут меня осеняет! И тутменя прям идея посетила гениальная! И я говорю все тем же тономразвязным: «А что, - говорю, Катя-Мяу и вправду искусница такая, чтопро неё аж легенды ходят? Правда ли, что владеет она искусствомкунилингуса, и со страпонами обращается мастерски, как Дартаньян сосвоим шампуром? Если правда всё это – хочу заказать себе Катеринузавтра днём, за бабки бешеные. Ибо являюсь меньшинством сексуальным, илюбовь лесбийская мне не чужда» Щас снова сблюю… Ну, вот. В общем,договорилась я. Завтра с утра нам Катьку привезут. Катьку-проститутку.Дай ботфорты, жаба.
- фалос тебе. – Привычно отвечаю, и тут до меня вдруг доходит смыслЮлькиной последней фразы: - К нам?! Катьку привезут?! Куда это – к нам?С хуяли это к нам?! Мне, например, бляди дома не нужны!
- Конкуренции испугалась, писька старая? – Ершова зловеще хихикнула.
- Дура ты. Поэтому так и помрёшь, не успев примерить мои прекрасныеботфорты. Так поясни, трубка клистирная, как это проститутку привезут кнам?
- Чо ты сразу панику подняла, а? Ко мне домой её привезут, не ссы.А ты на балконе спрячешься в шкаф с вареньем. Только не сожри тамничего, это стратегический запас на зиму. А потом вылезешь по моемусигналу, и мы Катьку пытать начнём. Где она Толясика подцепила, сколькораз он её употреблял вовнутрь, и, самое главное: как она его заставилафалос помыть? Это важно.
- Пытать паяльником будем? Или утюгом? – Я огорчилась. – Юлия, яне буду причинять боль бедной проститутке. Её наверняка узбеки в жопуебут. Так что она давно своё получила сполна. Паяльник ей только врадость будет.
- Ну, зачем такие радикальные средневековые методы, Лида? – Юлькатоже огорчилась. – Что мы, звери что ли? Так, пизды дадим ножкой оттабуретки, для острастки – и всё. Дальше она сама нам всё расскажет.Главное, не забыть узнать про фалос немытый… Так ты согласна?
- А у меня выбор есть? – Вопросом на вопрос ответила я. – Если я ктебе не приду, ты ж мне это подопытное жывотное на работу притащишь. Яугадала?
- Верно. Так что завтра устраивай себе выходной, и в час дня чтоб была у меня как штык.
Юлькин голос в трубке сменился короткими гудками, а я потушиласигарету, и отправилась обратно в кровать. Точно зная, что никакогоанала с Брюсом Уиллисом мне сегодня уже не дождаться. Уиллис, сука,капризный. Теперь ещё долго не присницца.

***

- Ну что, готова? – Юлька открыла балконную дверь, и тыкнула пальцемв старый гардероб, который уже лет десять стоит на Юлькином балконе, ирасстаться с ним Ершова не в состоянии. – Лезь в бомбоубежище. И сидитам тихо. Ты, кстати, завтракала?
- Не успела.
- Так и знала. На варенье даже не смотри, я предупреждала. Вот тебесосиска, пожри пока. Только не чавкай там, чтоб за ушами трещало.Вылезать строго по сигналу. Понятно?
- Вот ты гЭйаска, Ершова…
- Я? Вот если б у меня были такие говённые ботфорты как у тебя – яб с тобой обязательно поделилась бы. Так что сама такая. Всё, сидитихо.
Дверь гардероба закрылась, и стало темно.
фалос знает, сколько я там сидела. Телефон остался в сумке, а часов я не ношу. Но время тянулось как сопля.
Наконец я услышала как хлопнула балконная дверь, и в глаза мне ударил яркий свет.
- Вылезай! – Заорала красная Ершова. – Хули ты там сидишь? Я ж сказала – вылезай по сигналу!
- По какому, блять, сигналу?! – Я, щурясь, выползала из чрева гардероба на свет Божий.
- Я кашляла! Ты чо, не слышала?
- Знаеш чо? – Я тоже заорала. – Залезь сама в это уёбищеКозельского мебельного комбината, я тебя тут забаррикадирую, закроюбалконную дверь, и начну кашлять! До хуя ты чо услышишь, сигнальщицаплюгавая?
Юлька перестала орать и взмахнула ножкой от табуретки, зажатой в правой руке:
- Вон она сидит. Катя-Мяу наша. Чуть не обоссалась, когда я ей погорбу кошачьей миской дала. А палкой я её ещё не била даже. Это накрайний случай. Мы ж не звери.
Я захлопнула по привычке за собой дверь гардероба, и вышла с балкона на кухню.
Забившись в угол, поближе к помойному ведру, по стене размазаласькрашеная блондинка с пикантными гитлеровскими усиками. Вот я хуею: еслиты от природы брюнетка с пушкинскими баками, и с усами, которым ТарасБульба позавидует – нахуя ж красицца в блондинку? Хоть бы усы сбакенбардами сбрила бы… Как я.
- Лесбиянка? - Грозно спросила я у возмутительницы Ершовского спокойствия. Надо ж было с чего-то разговор начать.
- Нет… - Прошелестело от помойного ведра. – Я только за деньги…
- Ты откуда Толясика знаешь, путана черноусая? – Юлька выступилавперёд, перекладывая из руки в руку девайс от табуретки, и быстрошепнула мне на ухо: - Ведём перекрёстный допрос.
- Какого Толясика? – Падшая женщина готовилась потерять сознание, и переводила взгляд с меня на Юльку.
- Пысу шаловливую! – Взвизгнула Ершова, и, сделав неожиданный выпадвперёд, ткнула Катю-Мяу палкой в рёбра. – Толясика с небритыми яичками!Гадину ползучую, с кривыми ногами!
- Лесбиянка ли ты? – Гудела я вслед за Ершовой. Чота другиевопросы мне в голову не шли. – Не стыдно ли тебе по чужим пилоткамшарить-вынюхивать? Изволь ответ держать, нечестная женщина!
- Заткнись. – Рявкнула Ершова, и тоже ткнула меня в жопу палкой. –Не о том речь идёт, дубина. Спрашивай у неё, как Толика заставить фалоспомыть!
- И отвечай заодно, как заставить Толика фалос помыть! – Добавила я на автомате, и постаралась сделать хищное лицо.
- Вы про Толю-молдавана спрашиваете? – Проститутка вдруг пересталабледнеть, и в её голосе зазвучала уверенность. – Такой волосатенький, сдобрыми глазами, и который всегда пьяный?
- И с кривыми ногами. – Тут же уточнила Юлька.
- Как его заставить фалос помыть, отвечай! – Я, следуя правилам, давила на путану провокационными вопросами.
- Он хороший… - Вдруг погрустнела Катя-Мяу, и добавила: - У нас вседевочки знают, что у Толика жена-гЭйаска, у которой сисек нету. И ещёона готовить не умеет, поэтому Толик постоянно пьёт, чтобы перебить ворту вкус протухшево горохового супа. А ещё она…
Договорить бедная девочка не успела, потому что Юля, с криком:«Ах, он гЭй! Я, блять, покажу ему «сисек нету» и «жену-гЭйаску»!»кинулась на только что купленную женщину, и приналась её мутузить.
- Нехорошо быть лесбиянкой… - В последний раз пожурила я Катю, ибросилась оттаскивать от неё Ершову. – Была б ты нормальнойпроституткой – ты б сюда не попёрлась, и пизды бы не получила.
- Вот тебе! Вот! – Кричала Юлька, таская свою покупку забакенбарды. – Пыса шаловливая! Сисек нету! Суп мой, блять, емупротухший! Лидка, неси паяльник!
- Ершова, ты её убила. – Грустно констатировала я факт, и,воспользовавшись тем, что Юлька разжала руки, быстро отпихнула её вкрасный угол ринга. В синем углу осталась лежать изодранная тушкапутаны.
- Совсем, что ли? – Юлька посмотрела на свои руки, а потом наизраненного врага. И глаза её увлажнились: – Ты хоть успела у неёспросить, как заставить Толика фалос помыть?
- Спросить успела. А вот ответить она уже не смогла. Ты убийца, Юлия. Смотри мне в глаза. Ты убийца.
- Он его не моет… - Раздалось из помойного ведра, и мы с Юлькой обернулись на голос.
- Так и знала. – Совершенно человеческим голосом ответила Ершова, ивсплеснула руками: - Сорвался такой план… Разрушилась вдребезги такаянадежда… Путан Воскресе.
- Воистину Воскрес. – Ответила на автомате, и отвесила Юльке подзатыльника: - Не богохульствуй, нехристь. Ты убийца, не забывай.
- Да какая убийца… - Ершова поднялась из красного угла ринга,хрустнула поясницей, сделала шаг к синему углу, и неожиданно протянуларуку: - Вставай, Катька. Супу хочешь горохового? Только попробуйсказать, что он протухший. Клевета это. На жалость Толясик давитьгоразд. Как ты вонь эту терпела только, а? Я даже трусы его никогда вруки не беру. Я их на веник заметаю, и в мусорку сразу. А ты, поди, вруки его брала… Бедняга…
- И в рот… - Послышалось откровение из помойки. – И в рот…
- Господи, помилуй… - Ершова вдруг ринулась к балкону, распахнуластворки своего гардероба со стратегическим запасом, и достала оттудабанку: - Варенья хочешь, а? Клубничное, сама варила. В рот… Щас сблюю.Поешь варенья, поешь. Лидка, что ты встала? Возьми, вон, себе домойпару баночек, да побольше. Что я, жадина что ли? Кстати, дай ботфорты?
- фалос тебе, Юля, а не ботфорты. А варенья я возьму. И даже трибаночки. Я ж это заслужила. И четвёртую мы прям щас и откроем. И вкусимклубники душистой. Катька, вставай, отметим твоё чудесное спасение.

Через пять минут три столовых ложки со звоном воткнулись в пятилитровую банку клубничного варенья…

(с)мама стифлера