Несколько дней Ника приходила с работы уставшая после школьной мясорубки до полного отсутствия всех ощущений. Но воскресным утром в свежую голову пришло любопытство: почему ночью тихо? Где Женька?
– Ты что, не знаешь?! – изумилась пенсионерка на лавке у подъезда. – Его ж зарезали. Позавчера чи то три дня тому. В баре каком-то... Уже и похоронили вчера.
Ника вспомнила: да, вроде слышала оркестр. И красные гвоздики валялись на лестнице... Но она не обратила внимания, не поинтересовалась.
На ватных ногах она зашла в лифт, поднялась в квартиру. Тупо смотрела в зеркало и ничего не видела.
Это я. Это из-за меня.
Не может быть!..
Или может?!
Обостренная от чувства вины память подсказала.
Когда умерли родители, к ней приходили из жилконторы. Угрожали, что выселят. Дескать, одна и несовершеннолетняя не может проживать в двухкомнатной квартире. Плача, она пришла в юрконсультацию. Там с пониманием усмехнулись и успокоили: не имеют права. Просто кому-то хочется у семнадцатилетней неопытной девочки квартиру отнять.
Ника была в шоке. Неужели люди могут... Неужели они такие?
И на пришедшего в очередной раз дядьку накричала в возмущении. Потом встретила его в ЖЭКе, когда ходила за справкой. Обсыпанного прыщами, перемазанного мазями, несчастного, страдающего... Увидел ее и юркнул из коридора обратно в дверь.
Да, да...
И еще случай. Бывший муж однажды позвонил и начал хамить. Ника не сдержалась и что-то в сердцах ответила. А он потом пришел с перевязанной бинтами головой, обвинял ее: «Зачем ты так гаркнула в трубку, я из-за тебя оглох!» Но ведь она не повышала голоса...
Неужели?!
Из памяти посыпались новые воспоминания. Обиделась в пятом классе на соседку по парте. Та долго болела, потом ее перевели куда-то... Мамин родственник ее, маленькую, шлепнул за какую-то шалость, она ревела, а у родственника рука онемела и долго висела беспомощной плетью...
К Никиному ужасу, все подтверждалось. Значит, не случайно она всегда боялась своего гнева и потому старалась не сердиться. Раздражалась только на собственное раздражение. Пыталась быть тихой, незаметной.
И вот...
Господи, зачем мне это?! Не надо!!!
Я ведь не просила...

Ночь опять прошла без сна, хотя и в полной тишине.
Но теперь тишина была хуже грохота музыки.
Ника чувствовала себя палачом. Нет: убийцей. Палач лишь исполнитель. А она...
Она не хочет наказывать. Даже своим ученикам выставлять оценки ей непросто. Они ведь все старались. Трудно решить, кто заслужил отличную оценку, а кто низшую... Трудно брать на себя роль судьи.
Не ее это роль...
Где-то она уже слышала или читала: «Не пожелай в гневе ближнему твоему...» Нет, там как-то иначе сказано. Брошенное в раздражении слово вернется... Как расходящиеся по воде круги... как бумеранг?
Может, есть закон бумеранга? Когда совершенное зло возвращается к тебе в конкретной материальной форме. Вот к Женьке и вернулось. А он не понимал: за все приходится платить какую-то цену. Мир, может, и несправедлив, но стремится к равновесию. Круги по воде отталкиваются от берегов и возвращаются, и гасят друг друга...
Жаль тех, кто не ведает, что творит.
И жаль Женьку.
Она поплакала, поворочалась с боку на бок. В полусне приплыли мягкие ленивые мысли-рыбки. Если от чего-то не можешь избавиться, подумай, как с этим жить. Ведь когда-то тебе не нравились эти жидкие прямые волосы, твои глаза цвета тусклого перезревшего винограда. Ты страдала, а потом разрешила себе быть такой, как есть. Свыклась со своей внешностью и забыла о ней.
А сейчас – как привыкнуть, что ты... такая?
Если бы можно было все вернуть!.. Как будто она не желала ему зла. Ведь если какой-то ангел-хранитель стоит у нее за плечом, слушает и исполняет сильные желания – она бы уж лучше тогда пожелала, чтобы сосед сверху не был таким дураком.
Все на свете для чего-то нужно... И все нужны...
Каждый исполняет свою роль. Даже если не знает, что исполняет.
Ну а уж тот, кто догадался, может солировать сознательно.
И что-то менять.
Знать бы только – что.
Но она, кажется, знает...

В понедельник у Ники утренних уроков не было. На работу можно идти лишь к двум часам. Счастье! И потому понедельник она любила больше выходных. Правда, на рынке санитарный день, но продукты и в магазинах можно покупать.
Она вышла на лестничную площадку, вызвала лифт. Привычно глянула сквозь замызганное стекло вниз.
И замерла.
Во дворе у подъезда стоял грузовик. И рядом кто-то, очень похожий на Женьку. Такие же круглые плечи и кабаний затылок.
Сердце громко сказало «тук». Ника бегом спустилась по лестнице. Распахнула тяжелую дверь. К ней обернулся... Женька.
– А, Вероничка. Привет.
Он стоял руки-в-брюки и наблюдал, как два грузчика опускают из фургона картонный короб.
– Осторожней, не стукни. Так... Вот, видишь, стиральную машину купил маме. Что ж ей руками-то... Давно надо было.
Женькина мама сидела на лавочке, будто ударенная по голове. И не отрываясь, полуоткрыв рот, смотрела на сына.
Из окна второго этажа выпученными глазами на соседа уставилась давешняя пенсионерка. Она тоже была в предынфарктном состоянии.
– Ты, это, – сказал сосед сверху непривычно вежливо. – Извини за шум тогда, ночью. Ну, праздник... Понимаешь, премию получил... Я постараюсь больше не того...
Мать соседа остолбенела окончательно. Пенсионерка исчезла за своим окном – наверное, валерьянки пошла накапать.
Ника заметила у Женьки под задравшейся футболкой на животе налепленную пластырем марлевую подушку.
– Что это?
– Где? А... Дык мне ж аппендицит вырезали. Еще на той неделе. Зажило, как на собаке. – Он повернулся к ней спиной. – Все, понесли к лифту!..

Ника огляделась вокруг. Летний день неторопливо шелестел. Все было почти как всегда.
Только много чего теперь хотелось улучшить.

(с) dinoza_yats