Трофим вдруг почувствовал обиду и душевную усталость. И то, как он хронически несчастен. Ведь ему-то для счастья так мало нужно. Он уже всё распланировал. В воскресенье зайти к Василию, у него жена к детям в район уезжает, вот они бы и посидели, о жизни погутарили. Бутылочку бы выпили. На двоих. Не больше. Для начала. И чего это бабы нос свой суют в мужское счастье? Мы же не суёмся в их радости – не запрещаем им смотреть дурацкие сериалы. Стирать не мешаем. Пироги печь не мешаем.
- А вот нужно будет, и приползу! – осмелел Трофим. – А ну, с дороги!
Отодвинул опешившую от такой наглости жену и выскочил в сени.
- Праздник сегодня, сам Бог велел выпить. Вот! – натянул сапоги, надел фуфайку, шапку, укоризненно посмотрел на супругу и вышел на улицу.

Бог икнул. Опять его кто-то вспоминал. Всуе. Да сколько ж это продолжаться будет? Икота уже совсем замучила Господа. Он взял лупу и посмотрел на Землю. Кто это его там упомянул? Кому это он чего велел?
Видимость была не очень, и Бог попросил секретаршу вывести картинку на монитор. Перед ним предстал небритый мужчина лет пятидесяти, уверенно шагающий по заснеженной деревенской улице. На экране бегущей строкой шли его мысли.
- Ага, - злорадно улыбнулся Бог, - выпить решил? Я, значит, выпить велел? Ну, давай, попробуй. Машенька, перемотай-ка на часик назад. Сейчас мы жене его кое-что подскажем.

Трофим вышел во двор, порылся в карманах, и сердце оборвалось. Заначки не было. Вот, зараза, нашла таки. Возвращаться и скандалить не имело смысла. Всё равно не отдаст. Почесав затылок, Трофим пошёл в сарай, где в углу складывались пустые бутылки. Пересчитал – на бутылку не хватит, но это уже лучше, чем ничего. Сложил тару в клеёнчатую сумку, кинул туда же кусок старого сала и луковицу. Ничего, нас голыми руками не возьмёшь.
Выйдя за калитку, он пошагал к магазину.

- Ух, ты, какой настырный, - Бог потёр ладони в предвкушении забавы.
Любил он, устав от суеты и постоянной заботы о судьбе созданного им мира, развеяться, поиграть с кем-нибудь из смертных, и сам отдохнёт, и человека накажет за совершённый грех. Мог он, конечно, его молнией пришибить или сосулькой с крыши, но он же был Богом любящим, да и грех был пустяковый. Только не задумывался как-то он, что грешат все, а отдувается первый попавшийся под горячую руку.
Проходящие мимо ангелы притормаживали, пялясь на огромный монитор. Спустя несколько минут собралась уже приличная толпа наблюдающих за происходящим. Некоторые делали ставки. Хоть какое-то развлечение.
- Хорошо, тогда мы вот так.

До магазина осталось пройти три дома, как вдруг правая нога Трофима скользнула вбок, а левая – вперёд. Трофим замахал руками, стараясь удержать равновесие, но ничего у него не вышло. Секунду он ещё балансировал, но лёд, присыпанный снегом, оказался скользким до невозможности. И Трофим сдался, тяжело опустился на пятую точку. Рука с сумкой взлетела, выписывая замысловатую траекторию. Сумка со звоном опустилась на землю, весело взорвавшись звоном разбиваемой посуды.
Трофим выругался так, что Бог поморщился, секретарша Мария зарделась, а ангелы захихикали в ладошки.

- Ну, что, выпил? – усмехнулся Бог, наблюдая, как поднимается мужик, держась за ушибленный зад, как рассматривает сумку, в которой не осталось ни одной целой бутылки и сало всё утыкано мелкими стёклышками.

- Да, что ж это такое? Напасть какая-то, - бормотал Трофим, струшивая снег и с жалостью глядя на ненужную уже сумку с ненужным содержимым. – Ладно, схожу в лавку, может, в долг даст.
Продавщица Томка пила чай с пряниками. Торговли не было, в такую погоду народ по домам сидит, ходят только за хлебом да за сигаретами.
- Тамара, я это, ну, как бы сказать…горе, короче, у меня, - начал Трофим.
- Что ещё за горе? С Зинкой что случилось?
- Да нет, что с ней, чумой, случится. Я тут упал, понимаешь. Сильно упал, и это…ушибся, в общем. Копчиком.
- Ну, и что? А я причём тут. Тебе к фельдшеру нужно. Пусть посмотрит.
- Да нет, не нужно мне к фельдшеру. Мне компресс нужно. Водочный. А я шёл тут за водкой, чтоб компресс делать, и упал возле колодца. Носят воду как ни попадя, наплескали там целый каток, ну, и все бутылки, которые тебе сдать хотел, в пыль.
- Это что, второй раз упал?
- Да, нет, почему второй? Первый.
- Ясно всё. Не дам в долг.
- Тома, ты же знаешь, сразу верну.
- Не могу, Зинка твоя сказала, что если буду в долг давать, конец мне. Не дам.
- А мы же ей не скажем. Я точно не скажу, а ты – и подавно. Том, в честь праздника. Не дай погибнуть.
Тамара задумалась, да так надолго, что даже ангелы умолкли в ожидании ответа.
- Ладно, в последний раз, - сказала, наконец, продавщица и потянулась к витрине со спиртным.

- Не выйдет, - сказал Бог и снова перемотал назад.
- Ну, так не честно, - зароптали поставившие на Трофима.

Трофим поднялся, струсил снег, потёр ушибленную задницу и пошёл к магазину в надежде, что уговорит отпустить ему в долг. Но и тут его ждало разочарование. Магазин оказался закрыт. На двери висел ржавый амбарный замок.
- А что это закрыто? – спросил Трофим проходившую мимо бабку Никитичну.
- Так, милок, сын к ней приехал. Вот она и сделала себе выходной.
- Тьфу ты – ну ты, - Трофим смачно плюнул в снег и снова почесал затылок.
Ничего, и не такое было. Пойду прямо к Василию. Что-нибудь сообразим.
Но и там его ждал облом. Василий чистил снег во дворе, хмурый и трезвый. Увидев Трофима, развёл руками, мол, ничего не выйдет.
- Ничего не выйдет, - расстроенным голосом поведал Василий, - моя не уехала, на автобус опоздала, чтоб её. Говорю – иди уже пешком, хрена тебе – восемь километров. Рукой подать. А она – сугробы, мороз, не пойду, говорит, и хоть ты тресни. День испорчен. Ты уж прости.
- Вась, займи денег. Я уже настроился, из дому сбежал, как же я теперь, трезвый буду?
Василий посмотрел так, что сразу стало понятно – были бы деньги, так бы он и чистил сейчас снег.
- Что ж мне теперь делать? – вздохнул Трофим и посмотрел на небо. – Господи, в чём я провинился?

Бог в ответ ехидно хмыкнул.
- И это всё? Быстро сдался клиент, - недовольно заворчали ангелы. Богу тоже стало как-то скучно от того, что так быстро закончилось. Он смотрел на бредущую фигуру, и даже жаль ему стало несчастного мужика, ничего, собственно, плохого не сделавшего. Но тут взгляд упал на бегущую строку, и стало понятно, что товарищ тот ещё орешек.

Вариантов оказалось множество, и Богу пришлось потрудиться, чтобы спутать карты Трофиму. Бабу Галю, гнавшую самогон на продажу, пришлось нейтрализовать жутким приступом мигрени, Серёгу Бовдню, ещё одного приятеля Трофима, напоить с самого утра, куме Светке испортить настроение и ожесточить сердце. Не найти выпить в деревне - нужно ещё постараться. Обстановка среди болельщиков накалилась, они смеялись над неудачными попытками раздобыть бутылку, и плакали от жалости к жертве божьего самодурства. Бог вошёл в раж, и забыл обо всех своих делах, допустив тем самым извержение вулкана, революцию в Египте и ещё массу недоразумений по всей планете. Вот что значит, потерять контроль, предавшись азарту. Да и не столько азарт виноват, а то, что невозможно уже было ударить лицом в грязь перед стоящей за спиной толпой болельщиков. Что подумают – какой-то мужик Всевышнего укатал. Невозможно.
Единоборство продолжалось весь день. Трофим уже замёрз, проголодался, устал бродить от дома к дому. И везде что-то не складывалось. И чем дольше он ходил, тем больше хотелось ему выпить, но уже не ради выпить, а ради того же азарта. Как это так, в родной деревне, и не найти бутылку?
Вечерело. Идти домой трезвому было страшно. Зинка не поймёт, оправдывайся потом, где шлялся весь день. Трофим вышел на выгон, оставался последний шанс – Кирилловна. У неё точно самогон есть. И в долг даст. Только страшно было его пить. Комбайнер Мишка Васильев прошлого года кони двинул от её самогона. Говорят так. Может, и не от самогона он помер, но слухи, как обычно, сильнее правды, и никто у неё больше бухло не покупал. Вспомнилась фраза из мультика –«обожрусь, и помру молодой». А, будь, что будет. Трофим вздохнул тяжело, на всякий случай попрощался мысленно с жизнью и родными, и пошёл к Кирилловне.

Господь с уважением смотрел на действия достойного соперника. Обычно сдавались после двух-трёх испытаний, а тут – такие несгибаемость и упёртость. Ну, что ж, посмотрим, что будет. На мониторе высветилось досье на Кирилловну, а так же химанализ производимого ею напитка. Бог в ужасе читал страшные формулы. Жуткий коктейль, настоянный на старых покрышках, махорке, конском навозе и дихлофосе, выгнанный полоумной старухой, мог свалить замертво кого угодно. После употребления сего нектара то, что вытворяли с печенью Прометея, показалось бы детской забавой.
Финал схватки оказался действительно интригующим.

- Чего тебе, сынок? – спросила Кирилловна.
- Мать, мне бы бутылочку в долг. Деньги через день-два принесу. Обстоятельства так сложились…
- Да о чём речь, Трофимушка, я же тебя с вот таких соплей знаю. Помню, как ты ещё голышом по двору-то бегал. Конечно, займу. А самогон у меня – читая слеза. Пьёшь, и пить хочется.
И она скрылась в кладовке, зазвенела посудой, что-то бормоча под нос.

Бог смотрел, как Трофим вышел из калитки с бутылкой в руке, вытащил из горлышка кукурузный початок.
- Не пей! – хором выдохнули ангелы. - Не пей!
Бог затаил дыхание. Ну, вот и конец дуэли. Дуэли. Нашёл, с кем тягаться. Бог, создавший Вселенную, соревнуется с каким-то несчастным смертным, у кого яйца круче сварены. И получилось, что у мужика-то круче. И стало Богу стыдно за себя. Мало того, что человеку день испортил, так теперь ещё и до самоубийства доведёт.
И когда горлышко бутылки коснулось губ, Бог подумал Трофиму.

Трофим радовался, как ребёнок. Вот она, мутная жидкость, за которой охотился весь день. Живительная влага. Старуха ещё и пару яблок мочёных дала на закуску. Жаль, цокнуться не с кем. Трофим посмотрел на небо, поднял в приветственном жесте бутылку, словно цокаясь с небом и поднёс горлышко к губам.
И вдруг, откуда-то появилась странная мысль – не пей. Ну её к чёрту. Как это к чёрту? – попытался воспротивиться Трофим, но мысль была навязчивой. И пить не хотелось. Вообще. Запах из бутылки вызывал тошноту. Так бывает, когда наешься от пуза, уже не лезет, а тебе предлагают – попробуйте вон ещё котлетки, утку жареную ещё не пробовали. И от одной мысли о еде хочется блевануть.
Трофим посмотрел на бутылку. Даже никакого желания не было пить. Совсем никакого. И от одной мысли становилось противно. И тут он сделал то, за что ещё вчера отгрыз бы руку любому, кто такое сделал бы – заткнул бутылку початком, размахнулся и швырнул её, как можно дальше.

Бог облегчённо вздохнул, Мария платочком промокнула на лбу выступивший пот, ангелы засвистели, заулюлюкали радостно и разразились аплодисментами.
Трофим с тех пор пить бросил совсем, а Бог перестал морочить людям голову. До очередного приступа недовольства, естественно.

(С)goos