Маша Скворцова выходила замуж. По привычке, вероятно. Ибо в третий раз.
На
сей раз женихом был красивый молдавский партизан Толясик Мунтяну. Толик
был романтичен и куртуазен, работал сутенёром, приторговывал
соотечественницами на Садовом кольце, и прослыл большим профессионалом
в плане жирануть хани. Чем Машу и прельстил.
В третий раз я была
на Машиной свадьбе свидетельницей, и поэтому старательно не позволяла
себе упиться как все приличные люди. Народ жаждал шуток-прибауток, и
весёлых песнопений, коими я славна, и порционно их получал, с
промежутком в пять минут.
Свадьба была немногочисленной, и праздновалась в домашнем кругу.
Мужиков
приличных не было, и я грустила. И потихоньку нажирала сливу. В
надежде, что через час я смогу убедить себя, что брат жениха со
странным именем Октавиан – очень даже сексуален, несмотря на три
бородавки на подбородке и отсутствие передних зубов.
И вообще: на
эту свадьбу я возлагала большие надежды. Мне мечталось, что именно на
этой третьей Машкиной свадьбе я найду себе приличного, тихого,
ласкового сутенёра, который подарит мне такую же шубу как у Машки, и не
будет спрашивать куда делась штука баксов из его кошелька рано утром.
Но сутенёров на свадьбе, за исключением сестры жениха – Аллы, больше не было.
И
вообще не было мужиков. Не считать же мужиками беззубого Октавиана, и
Машкиного отчима Тихоныча, который упился ещё в ЗАГСе, и которого
благополучно забыли в машине?
А я-то, дура, в тридцатиградусный
мороз, вырядилась в платьице с роскошным декольте, которое туго
обтягивало мои совершенно нероскошные груди, и ещё более нероскошную
жопу, и открывало восхищённому взгляду мои квадратные коленки. Между
прочим, мою гордость. Единственную.
И в этом варварском
великолепии я ехала час на электричке в Зеленоград, и околела ещё на
десятой минуте поездки. Поэтому из электрички я вышла неуверенной
походкой, и с изморосью под носом. Гламура мне это не добавило, а вот
желание жить – резко увеличилось.
Торжественная часть прошла как
всегда: Машка жевала «Дирол» и надувала пузыри в момент роковых
вопросов: «Согласны ли Вы, Мария Валерьевна..», жених нервничал, и
невпопад смеялся, будущая свекровь вытирала слёзы обёрткой от букета, а
я ритмично дергала квадратной коленкой, потому что в электричке успела
заработать цистит, и ужасно хотелось в сортир.
Дома, понятное
дело, было лучше: стол ломился от национальных молдавских блюд, и
прочих мамалыг, тамада дядя Женя сиял как таз, и зачитывал телеграммы
от Муслима Магомаева и Бориса Ельцина, молдавская родня не знала как
реагировать на дяди Женины шутки, и просто тупо побила его в прихожей –
в общем, было значительно веселее, чем в ЗАГСе.
Через три часа свадебные страсти достигли накала.
Машкина новоиспечённая свекровь вдарилась в воспоминания, и пытала невестку на предмет её образования.
Машка
жевала укроп, и меланхолично отвечала, что образование у неё уличное, а
замуж за Толясика она вышла исключительно из меркантильных соображений,
потому что на улице зима, а шубу ей подарил только мудак-Толясик, и
опрометчиво пообещал ещё брильянтовое кольцо.
Свекровь
разгневалась, и потребовала от сына развода, но сын уже не мог
развестись, потому что ему была нужна московская прописка, а ещё он
спал. И беззащитно причмокивал во сне.
Рядом со мной сидел помятый
и побитый тамада дядя Женя, и коварно подбирался к моему декольте,
пытаясь усыпить мою бдительность вопросами: «Милая, а ты помнишь
формулу фосфорной кислоты?», «Барышня, а вы говорите по-английски?» и
«Хотите, расскажу анекдот про поручика Ржевского? Право, очень
уморительный!»
Формулу фосфорной кислоты я не знала, даже учась в
школе, потому что прогуливала уроки химии; английский я знаю в
совершенстве на уровне «Фак ю», и анекдоты о Ржевском вызывают у меня
диарею и диспепсию.
Всё то время, пока я мучительно старалась
не нажраться, я грустно ела молдавские мамалыжные блюда. Понятия не
имею, как они назывались, но особенно меня порадовал молдавский
чернослив, начинённый сгущёнкой с орехами. Его в моём распоряжении
имелось аж три здоровенных блюда, и я активно на него налегала, нимало
не печалясь о своей фигуре.
Я его ела, и пьянела от его вкуса
настолько, что даже Октавиан показался мне весьма интересным юношей, и
я криво подмигивала ему, пытаясь дотянуться до его промежности ногой,
под столом, дабы изысканно потыкать ему туфлёй в яйца.
Уж не знаю,
до чьих яиц я дотянулась, но Октавиан резво выскочил из-за свадебного
стола, и устремился в сторону туалета, мило прикрывая ладошкой рот.
Я пожала плечами, и снова налегла на чернослив.
Странное брожение в животе я почувствовала не сразу, и вначале приняла его за сексуальное возбуждение.
Но брожение усилилось, и я тоненько бзднула.
Никто ничего не услышал, и я продолжила едьбу.
Вторая волна накатила без предупреждения, прошла по всему позвоночнику, и запузырилась под носом.
Третьей волны я ждать не стала, и вприсядку помчалась в туалет.
Туалет
оказался занят. Я стукнула в дверь лбом, потому что руками крепко
держалась за свою жопу, абсолютно ей не доверяя, и услышала в ответ
весёлое бульканье.
Октавиан плотно и всерьёз оккупировал унитаз.
А третья волна была уже на подходе – это я чувствовала уже по запаху.
Выбора не было: я рванулась в ванну, и уселась на её краю как ворона на суку.
В
промежутках между залпами, я кляла дядю Женю с его анекдотами о
Ржевском, и оптимистично радовалась тому, что санузел у Машки не
совмещённый.
На пятой минуте до меня смутно стало доходить, что
чернослив, скорее всего, был предназначен для врагов и Машкиной слепой
бабушки, которая ещё в ЗАГСе начала голосить «Ландыши, ландыши,
светлого мая приве-е-ет..», и не умолкла до сих пор.
Но меня никто не предупредил, и теперь я вынуждена погибать тут от обезвоживания.
Стало очень жаль себя, я всхлипнула, и выдавила из себя слезу, и новую порцию чернослива.
Говорят, когда кажется, что хуже уже и быть не может – надо оглянуться по сторонам.
Мне не понадобилось оглядываться, потому что вот это самое «хуже» само пролезло в ванну, через специальную дырку в двери.
Его звали Мудвин. И это был Машкин кот.
Мудвин посмотрел на меня, сиротливо сидящую на краю ванны, и распространяющую национальные молдавские миазмы - и зашипел.
Я
поняла: кот пришёл срать. А срал Мудвин исключительно в ванну. Как его
приучила Машкина слепая бабушка-певица. И вот он пришёл, и что увидел?
На его месте сидит и с упоением гадит какая-то незнакомая баба!
Шерсть
на его облезлом загривке стала дыбом, он выпустил когти, прыгнул мне на
колени, и с утробным рыком стал драть когтями мои изысканные квадратные
колени.
Сбросить я его не могла, потому что обеими руками держалась за края ванной.
Выбора не было, и я, сильно наклонившись вперёд, вцепилась зубами в его ухо.
Мудвин взвыл, запустил свою когтистую лапу в моё декольте, и выдрал мне полсиськи.
Следом за ним взвыла я, и опрокинулась назад, в ванну, в полёте успев спасти оставшиеся полсиськи.
…Я лежала в ванне с прошедшим через мой организм черносливом, рядом с прилипшим ко мне Мудвином, и плакала.
А что бы на моём месте сделали вы?
В
тот момент, когда я попыталась оттуда выбраться, распахнулась дверь, и
на пороге возникли Машкина свекровь и дядя Женя, держащие под руки
спящего жениха.
А сзади маячило счастливое лицо невесты с фотоаппаратом.
Дверь я, как оказалось, предусмотрительно не закрыла.
… В моём семейном фотоальбоме есть всё: дни рождения, свадьбы друзей, похороны бабушек и дедушек – всё есть.
Нет только одной серии фотографий, под названием «Машкина свадьба»
Мама Стифлера
|
