…под полом что-то скреблось. Митяй, порывшись в хозяйственном хламе,
выкопал ржавую приспособу - что-то среднее между маленьким ломиком и
большой отверткой – нахмурился и начал вскрывать пол.
Половицы
противно взвизгнули и выгнулись уродливым горбом. Хлынувший в проем
дневной свет разогнал полумрак и выхватил озорным пятном запыленную
тряпичную Бабушку. Царапая синими когтями по коричневому дереву пола,
Бабушка кряхтела, ее щуплое, закоченевшее тельце сопротивлялось
освещению, пытаясь ушмыгнуть назад, в спасительную подпольную темноту.
Митяй
озадаченно поскреб рыжую щетину подбородков и хмыкнул про себя что-то
нечленораздельное. Бабушка засучила ногами: в руки к Митяю ей не
хотелось. Изловчившись, Митяю удалось схватить холодную Бабушку за ее
седые космы. Одно спорое движение - и вот - высохшая, не совсем живая
Бабушка, выставлена на всеобщее обозрение. А ведь ей уже год, как
полагается лежать на двухметровой глубине сельского погоста.
- Оп-па!- сказала жена Митяя - Алена.
- Ух ты! – сказал старший сын Митяя – Вадим.
- Ебануцца…- меланхолично заметила пятилетняя Варька и схлопотала увесистую родительскую плюху.
- Митяй, так мы ж это, того, …Бабулю-то… о прошлом году, вроде, как бы и схоронили? – озадаченно пожевала Алена губастым ртом.
Бабуля зашуршала, вздохнула жалобно, взмахнула веточками рук, и снова безуспешно попыталась юркнуть под пол.
- Стоять! – зычно гаркнул Митяй.
Варька обдулась прямо в новые секонхендовские колготы.
Бабуля зыркнула на зятя зло своими молочными зрачками, но замерла кучкой хлама, притворившись интерьером неприбранной хаты.
Лет
пятьдесят после войны в Малых Мороках никаких событий не было. Народ
тихо вырождался по покосившимся хибарам, продавая куда-ни-попадя
остатки нехитрого колхозного скарба, туго и тяжело рождался, да и
помирал как-то нудно: без затей.
Дворов у когда-то зажиточного села становилось все меньше.
Дороги заплывали грязью.
Дома ветшали.
Скотина вела себя по-скотски:
1.Пухла с голодухи.
2. Брыкалась.
3. Дичала и сбегала в лес. Примеч.( подальше от унылых сельских будней).
Маломорочанские дети рождались хилыми по причине всеобщего пьянства и
отсутствия культуры соития. Всю м.морочанскую пацанву можно было
пересчитать по пальцам двух рук восьмипалого Дона Умберто, бывшего
капитана атомной советской субмарины, скрывавшегося в М.Мороках от
цепких лап мирового масонства.
Когда-то, еще будучи
кавторангом Шмелевым, Дон Умберто пропил секретный судовой журнал, где
в графе «Задачи» нетрезвым капитанским почерком значилось : «…три пуска
по Нюерку в пони-дельник и старшыну Федосеенко - нахуй с пляжа!!!»
Ксерокопии судового журнала, широко растиражированные ушлыми кооператорами, в плохом качестве дошли прямо до Конгресса США.
Вот
так кавторанг Шмелев нажил себе двух могущественных врагов, в лице
старшины Федосеенко и правительства Соединенных Штатов Америки.
Суку Федосеенко экипаж недолюбливал, так как:
1. Он работал на мировую закулису.
2.Продавал Родину цэрэушным резидентам. Прим. ( в виде образцов сверхсекретного флотского сухпайка четвертого поколения).
2-а. И отказывался пить с командой.
Правительство Соединенных Штатов экипаж недолюбливал по Уставу.
Стойкая
неприязнь кавторанга Шмелева к старшине по результату ознаменовалась
тяжелыми увечьями последнего и убийственной докладной в штаб флотилии.
Чтобы
спастись от мстительного Федосеенко и его хозяев- жидомасонов, Шмелев
свалил с подлодки при первой же возможности. Мужественный кавторанг, в
целях конспирации, отрубил себе отпечатки указательных пальцев и
уединился на краю Малых Мороков, где и отсиживался, пережидая
нешуточную жизненную коллизию. Опасаясь розыска, опальный капитан взял
себе псевдоним - Дон Умберто.
Не давая просохнуть соленой морской
душе, Дон Умберто щупал толстые жопы морочанских баб, пил горькую и вел
преимущественно ночной образ жизни.
- Вот, значицца, такие дела,
Дон Умберто.- выдохнул Митяй и занюхал черствой краюхой.- Бабушка все
это время у нас под полом и шарое…проживала, одним словом.
Дон Умберто пошарил под столом, опасливо глянул в слепое окошко и достал очередную поллитровку.
- То-то я смотрю, вначале детишки пропадали, потом – кошки, теперь очередь до собак дошла? Как думаешь, Митяй?
Маленькие глазенки Митяя забегали под надбровными дугами:
-
Бабуля, золотой человек была. М-да…чего ей на кладбище не лежалось? А
кошки может сами пропали! Может Бабуля тут и не при чем?!
- Может. …Вот у нас на флоте случай был:
«Особо секретный случай, рассказанный Доном Умберто подсобнику Митяю после второй бутылки первача »
Служил
я срочную, Митяй, на одном секретном объекте. На каком, не скажу, но
это была дизельная подводная лодка, класса «Щука». Служба – не дружба,
тянулась себе как говно по Мировому океану. Да и что моряку-подводнику
надо? Пайку вовремя, да шконку по расписанию. Года полтора вот таким
макаром я оттрубил. И все бы было хорошо, но из очередного увольнения
принес нам боцман Дупин лобковую вошь…Да… Что смотришь, Митяй? Наливай
– давай!
Вот вам, сухопутным крысам, кажется, что это за сусчество
такое – вошь?! Тьху! Разотри и выбрось! А у нас, моряков Трижды
Краснознаменного Ордена Кутузова, не скажу какой флотилии, все
несколько иначе…
Короче, дупинская вошь, как я сейчас понимаю, была
выведена в секретных лабораториях НАСА, чтоб подорвать боеготовность
СССР. Путем заманивания боцмана Дупина на портовую шлюху Вальку,
генетически – модифицированная вошь была успешно внедрена в наш дружный
экипаж.
И, представь себе картину, Митяй. Вокруг – Мировой Океан, мы
выполняем секретный поход на глубине, не скажу сколько, метров, к
враждебным берегам Соединенных, не скажу каких, Штатов, а командир –
чешет и чешет! И заместитель его чешет! И боцман…он самый первый начал
чесать! И старпом! И кок! И мичмана, и матросы – все чешут…,не скажу
что, потому что - это Государственная тайна! Налицо – подрыв
боеготовности страны, а это уже не шутки, скажу я тебе по секрету,
Митяй.
Чем эту заразу только не травили! И дизелем мазали, и волосья все посбривали.
Прикинь, на глубине, не скажу сколько, метров, тихим ходом пиздует
экипаж секретнейшей субмарины, и все – лысые! Везде! И все чешутся, и
чешутся. А с Большой Земли передают:
-Доложите обстановку!
-Все
пучком!- передаем мы, и чешем, чешем…. Доктора отлупили четыре раза,
Боцмана, вообще, хотели расстрелять, серной мази извели ведро, а
мандавошкам этим - хоть бы хны. Размножаюцца, падлы…
В рубке белый
налет появился. Зачерпнешь ладонью – шевелится, - они! Живучие! И когда
этих лобковых мутантов стало по колено, когда они начали забивать
воздуховоды, когда встал насущный вопрос : патрия или муэрте, наш
героический капитан дал команду: « На всплытие!»
Поднялись мы, не
скажу у берегов какой южноамериканской страны, чтобы перевести дух,
собраться с мыслями, почесаться на свежем воздухе и пополнить запасы
пресной воды и продовольствия у дружественного СССР, не скажу какого,
режима.
Короче, наливай!
М-да…
У братского индейского народа,
как водится, ничего, кроме овощных консервов, не было. Загрузились мы
этой фасолью со стручковым перцем, воды пресной залили, и обратно чешем
на глубину. Уже и кожи на всех почти не осталось, висит лоскутьями –
чесать больно! Не до жрачки конечно, но на третьи сутки эту фасоль мы
раскупорили и сожрали. Блюдо это, видать нам грузанули, потому как сами
сожрать эту огненную смесь индейцы не могли! В натуре, Митяй, после
ихней острой фасоли дышать, ну никак не возможно: пламень так и пышет
изо рта! Мало того, что чешемся, так еще и от пищи страдать
приходится…. Но, терпим! За нашу, за Советскую Родину!
Но на этом
наши беды не закончились. Начали мы этой фасолью, Митяй, пердеть! А
нету ничего хуже в закрытом пространстве субмарины, чем газовая
пердежная атака тридцати молодых кишечников!
Командир чешет и
пердит! Замком – чешет и пердит! Старпом – чешет и пердит! Не говоря
уже о нас, служащих срочную – все, Митяй, пердят и чешут!
Пришлось капитану дать команду:
-Всем
надеть ИДА! Не скажу что такое ИДА -69, но это были индивидуальные
дыхательные аппараты. Потому, как дышать стало совершенно нечем, а
подняться на поверхность мы не могли, из-за серьезной угрозы миру. Мы ж
в этом районе океана находились инкогнито.
На глубине, не скажу
сколько, метров, по колено в мандавошаках, бродит в намордниках
совершенно лысый исцарапанный экипаж. И пердит!
Короче, Митяй, напердели мы так ядовито, что страшными своими газами отравили всю эту генетически-лобковую фауну.
Клин,
как говорится, клином вышибают! И выполнили мы важное правительственное
задание совершенно по - геройски! Потому что, нет таких глубин, Митяй,
которые бы своей смекалкой не покорили бы моряки Трижды краснознаменной
Ордена Кутузова не скажу какой флотилии!
Короче, боцмана Дупина
заслали на белым медведям, чтоб подумал на досуге о своем поведении. А
капитана и всю команду наградили ценными записями в личное дело и пятью
сутками гарнизонной губы. Но это – совсем другая история.
-Наливай!
- А при чем тут Бабуля?
- Вот и я говорю, Бабуля тут не при чем! Идем, посмотрим, чего с ней делать!
…Тих
и сладок деревенский вечерок. Луна пузатым поплавком ныряет между
рваными тучами, под ногами чавкает экологическими пузырями чистейшая
грязь, по хлевам копошится хозяйская живность и ничейные крысы, тускло
светятся керосиновыми сполохами мутные сельские оконца. Жизнь идет…
суетится, вякает, крякает и подъелдыривает. Гоношится, подпиздрикивая,
ленивая деревенская Жизнь.
И все как-то - по-нашему, по-простому, по- народному, по-житейски!
Вот
так вдохнешь полной грудью простого русского кислорода, занюхаешь
обсопливленным рукавком кацавейки и сразу поймешь: тута вам - совсем не
так, как тама! Тута – доброта и целинность! Тута – этнография и
бытовуха сплелись в клубок ТАК, что никакому супостату не разрубить, не
сжечь, и умишком импортным не дотумкать. Вот тут, вот на этом самом
месте, на всех на нас, отдыхает сама матушка-Природа! – хотел, было,
подумать Дон Умберто, но попытки благостных рассуждений прервал
гнусавый вопль Митяя:
- Стоять! Стоять, я сказал….Все, кажись, пришли!
Варька
кормила Бабулю песочными куличами. Бабуля, скрипела редкими зубками,
вроде бы даже получая удовольствие от перемалывания сырого материкового
субстрата.
- Кушай, моя хорошая, – гладила Варька пыльную тыковку головы.- Я тебе завтра еще напеку!
- Здравствуйте, Дон Умберто, - отчего-то зарделась Алена и неловко спрятала под подол красные котлетины рук.
-
Добрый вечер в хату! – смачно выдохнул перегаром Дон Умберто. – А вот
это и есть наша заблудшая душа? – бывший капитан торкнул пальцем в
сторону Бабушки.
Бабуля дернулась, клацнула челюстями и сплюнула на пол земляной комок.
-
Вот, знакомьтесь: - Бабуля - Дон Умберто…Алена, ты это …того…тащи
чего-нибудь пожрать, типа выпить. – Митяй грузно опустился на лавку.-
Присаживайтесь, Дон. Ща мы это…того. Я вот как думаю:
« Мысли Митяя об устройстве мира, высказанные им Дону Умберто, в ожидании чего-нибудь спиртного»
Думается
мне, Дон Умберто, что живем мы все не на Земле. Это все нам так
кажется. Это все ученые – хрены копченые - навыдумали, чтоб простого
человека в заблуждение ввести, да и облапошить!
Живем мы на самом
деле внутри огромной головы, прямо в черепе у Всемирного Великана.
Копошимся на поверхности великаньего его мозга, и думаем, что мы цари
природы. Ан нет! Не тут-то было!
- Интересная концепция. А как же звезды? Они что, тоже в голове у Великана?
-
Нет, конечно…Звезды, Дон Умберто, - это дырочки в его черепе! Он же
древний совсем, вот череп и прохудился! У нас – столетие, а для него –
секунда! Это ж еще Эйзенштейн доказал, УМНЫЙ ЗАРАЗА, хоть и еврей ! Вот
мы, люди, и наблюдаем через эти черепные дырочки Великаний День, а
думаем, что это звезды.
- Не сходится, Митяй. А космонавты?!
- Что космонавты?
- Космонавты – пиздежь! – вмешалась в разговор маленькая Веерка и тут же вжала голову плечики.
-
Правильно, дочка! – ласково буркнул Митяй. – И космонавты, и весь
космос – сплошной пиздежь и наеб… обман, короче. И, судя по последним
событиям, Дон Умберто, нашему великану плохонько приходится. Да-а…Бодун
у него…
- Что?
- Пинтература и озноб. Ты посмотри, что с зимой
творится. То - тепло, то - жарко! А где, скажите, сугробы по яй…по
пояс, одним словом? Где, я вас спрашиваю?
- Митяй, ты не прав. Глобальное потепление это.
- Вот и я говорю. Пинтература! Плохо ему, Дон Умберто….Надо что-то делать. За Великана! Давай…по стопочке.
- А луна? А солнце? Как же, Митяй? Мы ж их видим неприкрытым глазом!
- То-то! Глазом!
- Ну…?
- Луна – это Великаний глаз! Вид изнутри! Догоняешь?
- А второй? Второй глаз где? – Дон Умберто набычился и засопел.
-
Вот! Вот и мы подошли к устройству нашего мира. Второго глаза, Дон
Умберто, у Великана нету! Есть – пустая глазница, через которую наши
Малые Мороки вовсю освещает Великаний День. Почему ночью солнца нету? А?
- Эээ…я так думаю…
- Потому что наш Великан – одноглазый! А мы у него в мозгах, навроде мандавошек, что у тебя на подлодке были!
Бабуля,
услышав про мандавошек, насторожилась. Как бы между прочим закинув в
рот пробегавшего мимо таракана, она пошамкала старчески, прокашлялась
мелким песочком и изрекла:
-Дурак ты, зятек. Помер твой Великан сто миллиардов годов тому как. Об ентом мне мужик на Мертвой Речке рассказывал.
«Рассказ мертвой Бабушки за пять минут до…»
…Помирала
я чижало. Видать от того, что комсомолкой неверуючей в молодости была.
Атеисту помирать страшно, потому, как веры в нем никакой нет. И надежды
нет. И мудрости душевной.
Помучилась, но померла, значит, кое -
как. Под потолком вишу себе бестелесно, гляжу на себя остывшую. Боюся.
Вижу, как ты, Митяй, по сундукам моим шаришь да все деньги кровные,
потом нажитые, по карманам распихиваешь. Да мне - то что? Мне ж не
жалко! Мертвая я. Как сейчас.
У меня ,может, дедовских червонцев кой-где горсть припрятана. А мне на них - наплювать! Потому как суета все и тлен.
- Бабуль, где червонцы? – Анюта сделала стойку наподобие жирного охотничьего спаниеля.
-
Да в саду, под старой яблоней закопаны. Стой, дурында! Кудой помчалась?
Пошутила я…Что нам, мертвякам, так уж и пошутковать нельзя? Какие
червонцы, Аленка…. И дед твой голодранец был, и прадед, и муж твой,
Митька, голодранцем был, голодранцем и помрет. И детки ваши, Вадим и
Варька, голодранцами будут. Потому как – карма!
- Хуярма. Я тоже пошутила! – маленькая Варька зажала рот ладошкой и прищурила озорные глазенки.
Ну-ну.
Об чем это я? Так вот, пока вы неделю за мой упокой пили, отлетела я
Мертвую Речку. Речка студеная, а мне на тот берег, ох как надо. И так
пробую, и сяк и наперекосяк – никак! Что делать?
Глядь, мужичонка на лодке гребеть, щупленький такой, да только сила в ем чувствуется инфернальная.
- Хернальная…. – не испугавшись очередной зуботычины вмешалась Варька.
-
Инфернальная, внучка, этому слову меня уже под землей научили. Там у
всех, если сила – то инфернальная. Не перебивай,
ебтвоючерезкоромыслонахуйсукаблятьмалолетняя, внучечка родненькая моя.
Гребеть
этот мужичок, гребеть, а ко мне все ближе-ближе. Собачка у него в
лодке, такая…, с теленочка. Собачка о трех головах. Кобелек. Это я
хорошо рассмотрела.
Только не перевез меня мужичонка на ту сторону
речки! Сказал, что МАЯТЬСЯ МНЕ ВЕЧНО В МЕРТВОМ ТЕЛЕ! Потому что ВЕДЬМОЙ
Я БЫЛА , ВЕДЬМОЙ И ПОМЕРЛА! Всех вас родные мои сожру, никуда от меня
не денетесь, СОКОЛИКИ МОИ!
Бабуля совсем по-человечьи подложила под щеку усохшую ладошку и запела густым бесовским басом:
-Дружба крепкая, на-стоящая-
Мертвых и живых – памяти продукт.
Труп в беде не бросит, лишнего не спросит
Вот, что значит настоящий, верный труп!
Бабуля,
казалось, жила песней. Перейдя на нечто среднее между тувинским
горловым пением и тирольскими песнями, она молотила костлявыми руками
по впавшей пыльной груди, визжала, рычала и плевалась кладбищенской
землицей.
Варька забилась под лавку и показывала оттуда замысловатые
детские фиги. Это раззадорило Бабулю еще больше. Алена крестилась, как
умела: то двумя, то тремя пальцами. Старшенький Вадим героически не
пришел с блядок, поэтому не участвовал в общем дебоше.
Дон Умберто подмигнул Митяю и могучей рукой переломил о колено деревянную ручку печного ухвата.
Митяй,
отвлекая Бабулю, набрал полный рот сивухи и что есть мочи прыснул
ароматной взвесью на бесноватую старуху. С тем же успехом можно было бы
гасить огонь керосином: Бабуля зашкворчала, будто сало на раскаленной
сковороде. Кожа на ее голове натянулась, глазки сузились, отчего она
стала похожа на древнего японского воина. Для полноты картины, Бабуля
обнажила пятисантиметровые клыки и противно защелкала мгновенно
отросшими когтями.
- МВАХХА-ХА!!! – зашлась сатанинским смехом ведьма.
- Хуй тебе, хуй!- строила фички Варюха из-под лавки.
- Изыди! Изыди! – крестилась Алена.
- Теща-то моя – Ведьма!!! – бегал по хате, осененный сакральным знанием Митяй.
-И-ЭХ! – воткнул Дон Умберто острый обломок ухвата прямо в тощую грудь Бабули –ведьмы.
-ЙЯЯЯЯЯЯЯЯЯЯЯЯЯЯЯЯЯ!!!!
–заверещала старуха, взмыв под потолок пробитым воздушным шариком,
выбила дыру в потолке и, оставляя ошметки погребального платья, ухая
по- совиному, растворилась в звездном ночном небе
-Дон
Умберто! Дон Умберто! – донеслось до затуманенного сознания опального
капитана. С трудом разлепив опухшие веки, Дон Умберто обнаружил свое
лицо лежащим в миске с квашеной капусткой.
- А? Что? Митяй…ты по морде то меня не тормоши! Заканчивай это дело….С Бабулей что?
-
Что с ней станется? Поплакала немножко да и улеглась баиньки. Зря Вы
так с ней, Дон Умберто, она, хоть и теща моя, но золотой человек. А вы
ее –ухватом! Нехорошо как-то получилось, нехорошо.
- Митяй! Так она ж – Ведьма!
- Ну…ведьма, тсс…Аленке только не говори.- нахмурил Митяй русые брови.
- Так она ж – МЕРТВАЯ!
-
УУ-у…Дон Умберто, я ж Вас просил: закусывайте! Вот капустка, вот –
сальцо! Мы ж завсегда рады хорошим людям. А вы …: «У нас, на флоте, у
нас на флоте…» Только старушку зря по хате гоняли. Закусывать надобно,
Дон Умберто!
Под половицами что-то заскреблось.
- Крысы,
наверно. – Митяй тяжело поднялся и стал рыться в хозяйственном хламе в
поисках ржавой приспособы - чего-то среднего между маленьким ломиком и
большой отверткой.
- Ну их нафиг, Митяй! Не трожь ты этих крыс. Очень тебя прошу! – взялся за сердце бравый подводник.- Давай лучше выпьем!
- Давай! – с легкостью согласился Митяй.
Одноглазый
Вселенский Великан содрогнулся: под прохудившейся черепной коробкой
опять что-то зачесалось. Великан подставил лицо навстречу Всемирному
Свету. Животворный поток теплых фотонов хлынул прямо в пустую глазницу.
Стало легче.
Конец.
Какащенко©
|
