В детстве я была на редкость некрасивой девочкой.
Тут я себе, конечно, польстила из-за чистого врождённого эгоизма. Я была пиздецки страшной девочкой.
Очень страшной.
Неудачные экперименты с цветом волос привели к частичному облысению и шелушению лысины, сисек у меня тогда не было вообще никаких, а ноги всю жизнь были кривыми. Только в
детстве ещё и тощими.
Меня жалели, и никто не хотел меня ебать. А мне было уже почти шестнадцать лет. И девственность моя меня угнетала. Сильно угнетала. Интереса к сексу у меня не было ни
малейшего, ебацца мне совершенно не хотелось, мне нужно было только одно: вот этот самый огненный, блять, прорыв. Желательно, чтоб ещё и при свидетелях-подругах. А то они бы
не поверили. Я разве ещё не сказала, что в детстве страдала водянкой мозга и ко мне применялась лоботомия? Нет? Тогда говорю: страдала и применялась. Теперь, когда все вопросы
отпали - перейду к рассказу.
Мне было шестнадцать. И это единственное, что у меня было. Всего остального не было. Не было мозга, не было красоты и обаяния, не было сисек, не было даже волос. А ещё я не
употребляла алкоголь. Поэтому из компании шпаны, сосредоточенно пьющей самогон на природе, меня очень быстро выпиздили. Настолько быстро, что меня никто и увидеть не успел.
Возможно, оно и к лучшему. Юношеские угри и фиолетовые тени на моих веках только оттеняли моё несуществующее обаяние, и не способствовали сохранению психического здоровья
окружающих.
Мне было шестнадцать. И у меня был дед-инвалид. А у деда были шесть соток в ахуительных ебенях, выданные деду государством за патриотизм и веру в социалистические идеалы.
Мне было шестнадцать. И я по три месяца в году проводила у деда на даче, окучивая картошку, собирая облепиху, и заливая норы медведок раствором стирального порошка. Друзей на
даче у меня почти не было. Не считая хромой девочки Кати, которая страдала повышенной волосатостью в районе линии бикини, из-за чего тоже не пользовалась спросом у дачного
бомонда в телогрейках, и подружки Маринки. Маринка, в отличии от меня, была красавицей брюнеткой, с длинными ногами, огромными глазами, восхитительными формами, и конечно же
не девственницей. И это не я с ней дружила, а она - со мной. И исключительно в целях подчёркивания своей красоты моей лысиной.
Моё присутствие Маринке требовалось не чаще одного раза в неделю, и поэтому моим основным досугом оставались охота на медведок и выслушивание Катиных жалоб на повышенную
волосатость.
В разгар очередного сезона охоты на огородного вредителя, скрипнула калитка, и в моих владениях появилась Маринка.
На Маринке были небесно-голубая футболка, кожаная юбка, и яхонтовые бусы.
А на мне - дедушкины семейные трусы, адаптированные для охоты на медведок, дедушкины же штиблеты, один из которых был адаптирован под дедушкин протез ноги, и заправленная в
трусы бабушкина бордовая кофта с пуговицами-помпонами.
В руке у меня была лейка с умертвляющим аццким раствором.
- Привет. - Сказала Маринка, и оглядела мой вечерний туалет.
- Здравствуй, Марина. - Поздоровался с Маринкой мой дедушка, выходя из туалета. - Какой хороший вечер.
- Неплохой.- Согласилась Маринка. - Юрий Николаевич, а можно Лиде со мной погулять сегодня вечером?
- Отчего ж нельзя? - Вопросом на вопрос ответил дедушка. - Пусть идёт. Главное, чтобы не курила. А то костылём отпизжу. Я старый солдат, и не знаю слов любви.
Курить я тогда только начинала, причём, через силу. Организм упорно сопротивлялся и блевал, но я была настойчива. Последняя спизженная у деда папиросина "Дымок" была мною
выкурена позавчера без особо серьёзных последствий. Разве что голова закружилась, и я смачно наебнулась на шоссе, и оцарапала нос.
- Что вы, Юрий Николаич? - Возмутилась Маринка, почти искренне, - Да разве ж мы изверги какие?
- Мы? - тут же метнул взгляд на костыль дед-ветеран. - Кто это - мы?
- Мы - это я, Лида, и двое очень приличных молодых людей с соседних дач.
- Это с каких дач? - Прищурился дед, и стал подбираться к костылю. - Уж не с люберецких ли?
Ребят с люберецких дач в нашем посёлке не любили. Вернее, не любили их в основном деды-ветераны. Те из них, чьи дети имели неосторожность ощастливить их внучками, а не
внуками-богатырями. Наши с Маринкой деды были как раз из этого мрачного готического сообщества. Зато этих самых люберецких мальчиков очень любили мы с Маринкой. Маринка даже
взаимно. А я обычно из кустов, на расстоянии. Особенно я любила мальчика Дениса, который меня, в свою очередь, активно ненавидел. Чуть меньше чем Дениса, я любила мальчика
Гришу. Потому что он был весёлый, и никогда не давал мне подсрачников, со словами: "Пшла нахуй отсюда, уёбище". Отсюда я сделала вывод, что Грише я нравлюсь.
- Какие люберецкие?! - Ещё более искренне возмутилась Маринка. - Наши мальчики, московские. С "Таксистов".
"Таксисты" - дачный посёлок, состоящих из участков, выданных государством работникам шестого таксопарка был щедр на мальчиков-задротов навроде меня, но готическому сообществу
дедов-ветеранов он не казался опасной территорией. Мой дед расслабился, и отвёл глаза от карающего костыля.
- С "таксистов" говоришь? Тогда пусть идёт. Только чтоб ровно в двенадцать была дома. Марина, с тебя лично спрошу, учти.
Беглый взгляд на дедов костыль заставил Маринку слегка вздрогнуть, но она всё равно уверенно пообещала:
- Даю честное комсомольское слово, Юрий Николаич! Дома будет к двенадцати, как Золушка.
- Пиздаболка, - шепнула я Маринке, когда мы с ней поднимались в мою комнату на втором этаже, - ты никогда не была комсомолкой.
- Ну и что? - Отмахнулась подруга. - Зато дед твой расслабился.
- А куда мы идём, кстати? - поинтересовалась я, ожесточённо размазывая жидкие фиолетовые тени под бровями.
- К Гришке и Максу.
- К Гришке?! - Моё сердце заколотилось, и я добавила теней ещё и под глаза.
- Да. Гришка, кстати, про тебя спрашивал.
Меня переполнили возбуждение и радость, поэтому я дополнительно размазала тени по щекам. Прыщи стали блестеть гораздо гламурнее чем раньше.
- А что говорил? - Теперь помада. Сиреневая помада с запахом гуталина. Купленная в привокзальном ларьке за тридцать рублей.
- Ну+ - Маринка сидела на моей кровати, накручивая на палец прядь роскошных волос, - Спрашивал, придёшь ли ты+
- Приду, приду, Гриша+ - Как мантру шептала я под нос, старательно маскируя свои проплешины клочками оставшихся волос. - Уже иду, Гришаня+
Мамина кофта с цветами, и джинсы с подпалиной на жопе, в форме подошвы утюга довершили мой сказочный образ.
- Идём же скорее! - Потянула я Маринку за руку, - Идём!
И мы пошли.
Темнело.
Возле сторожки сидела коалиция готических дедов, которая плюнула нам с Маринкой в спины, но попала почему-то только в меня.
Молча мы прошли мимо них, не здороваясь, вышли на шоссе, и зашагали в сторону люберецких дач. Я сильно волновалась:
- Марин, как я выгляжу?
- Хорошо. Очень великолепно. - Отвечала, не оборачиваясь, Маринка. - Гришка с ума сойдёт.
Вот в этом я даже не сомневалась.
Тем временем стемнело ещё больше. Поэтому я шла и радовалась ещё сильнее.
Макса и Гришку мы обнаружили у ворот.
- Привет, девчонки! - Сказал Гриша, и ущипнул меня за жопу.
Я зарделась, и нервно почесала свою плешку.
- Мы тут тему пробили, насчёт посидеть комфортно. - Важно сказал Максим, и выразительно показал Маринке гандон.
- Ахуенное место, девчонки! - Поддакнул Гриша, и тоже невзначай уронил в пыль гандон "Неваляшка".
Тут у меня сразу зачесались разом все плешки на голове, и усилилось потоотделение. "Неужто выебут?!" - пронеслось вихрем в голове. Я робко посмотрела на Гришу, и тоненько
икнула.
- Пойдём, Лидок-пупок. - Развратно улыбнулся Гришаня, по-хозяйски приобнял меня, и тут же вляпался рукавом в плевок готической коалиции. - Тьфу ты, блять.
И мы пошли.
Ахуенным комфотным местом оказался какой-то сарай с чердаком, где на первом этаже топил печку дед-сторож, а на втором за каким-то хуем сушилось сено. Нахуя, спрашивается,
деду сено? Лошадей он не держал, а кролики с такого количества обосруться.
Наши рыцари, подталкивая нас с Маринкой под сраки, помогли нам вскарабкаться по лестнице, приставленной к стене, и, воровато озираясь, влезли следом.
- Ну что, девчонки, - прошептал в темноте Гриша, - пить будете?
- Будем. - Шёпотом отозвалась Маринка. - Водку?
- Водку. Бери стаканчик, чо стоишь?
Я нащупала в пространстве пластиковый стакан, и тут же храбро выжрала содержимое.
- Молодчага! - Хлопнул меня по плечу Гришаня. - Ещё?
- Да! - Выдохнула я.
- Уважаю. Держи стакан.
И снова я выжрала. И у меня сразу подкосились ноги. Я смачно и неуклюже наебнулась в сено, а сверху на меня приземлился Гриша, который шуршал в темноте гандоном, и тщетно
пытался отыскать на моём теле сиськи. Или хотя бы их жалкое подобие.
- Ну, Лида, ебать мои тапки+ Ты б ещё скафандр напялила. Где тут у тебя портки твои расстёгиваюцца? - Сопел Гришка, оставив попытки найти в моём организме сиськи, и
сосредоточив своё внимание на моём креативном дениме.
- Щас, щас+ - Пыхтела я в ответ, торопливо расстёгивая джинсы, и страшно боясь, что Гришка успеет за это время протрезветь и передумать.
В противоположном углу, судя по звукам, уже кто-то кого-то ебал.
- Ну? - Поторопил меня Гриша.
- Ща+ - Ответила я, и расстегнула последнюю пуговицу. - Всё!
- А ЭТО КТО ТУТ КУРИТ, БЛЯ?! КОМУ ТУТ ЖОПЫ НАДРАТЬ ХВОРОСТИНОЙ?!
Голос раздался хуй проссышь откуда, и в лицо ударил яркий свет фонаря.
- Одевайся быстрее, дура! - Пихнул меня в бок Гришка, закрыв лицо рукой от света.
- Ах, вы тут ещё и ебстись удумали, паразиты сраные?! На моём сене?! - Взревел голос, и я шестым чувством догадалась, что явка провалена. Это был дед-сторож. - А ну-ка, нахуй
пошли отсюда, паскуды голожопые!
Кое-как напялив кофту, заправив её в трусы вместе в тремя килограммами соломы, я, схватив в охапку свои штаны, рванула к окну, и, цепляя жопой занозы, выпихнулась наружу,
кубарем скатившись с лестницы.
- Вылезайте, бляди! - Орал где-то за сараем дед, и размахивал фонарём как маяком.
Я спряталась в кусты, где тут же наступила в говно, и быстро влезла в свои джинсы. Через полминуты ко мне присоединился Гришка.
- Где Маринка? - Шепнула я.
- Там остались. Оба. - Коротко ответил Гришка. - Чем тут, блять, так воняет? Обосралась что ли?
- Не, тут говно лежит. Лежало то есть.
- Ясно. Давай, пиздуй-ка ты домой, Лидок-пупок. А я попробую ребят вытащить.
- Откуда вытащить?!
- С чердака, дура. Дед, пидор, лестницу убрал, и дверь заколотил гвоздями.
- А окно?
- И оттуда тоже лестницу унёс, сука. В общем, пиздуй домой, не до тебя щас. И помойся там, что ли+ Пасёт как от бомжа.
- Угу+ - Шмыгнула носом. - А завтра можно придти?
- Мне похуй. Я завтра всё равно домой, в Люберцы уеду. У меня девушка там скучает.
- А кто ж меня тогда будет+ - Я осеклась, и и нервно почесала плешку.
- Что будет? Ебать? Понятия не имею. Попроси Дениса. Хотя, он щас бухать завязал+ Тогда не знаю. Не еби мне мозг, Лида. Иди домой.
И я пошла домой.
Я шла, и горько плакала.
Проходя мимо сторожки, меня снова настигла месть готической коалиции, но на фоне пережитого стресса я совсем не обратила на это внимания.
Дома я отмыла кроссовки от говна, а прыщи от макияжа, и заснула в слезах.
А утром я проснулась с твёрдой уверенностью, что я ещё непременно вырасту из гадкого утёнка в прекрасного лебедя, и тогда все эти люберецкие пидорасы поймут, что они были ко
мне несправедливы и жестоки. И они ещё будут звонить мне по ночам, и плакать в трубку:
- Мы любим тебя, Старая Пелотка!
А я буду красива как бог, и неприступна как форт Нокс. И конечно же, я не пошлю их нахуй, ибо я буду не только красива и неприступна, а ещё и божественно добра. И совершенно
незлопамятна.
Только так.
Всё это обязательно когда-нибудь будет.
Воистину.
мама стифлера
|
