Работа была неплохая. По радиорелейке наш ретранслятор получает телевизионный сигнал из Питера, а наша задача наполнить этим сигналом городок и его окрестности. Вышка девяносто метров и передатчик 100/5 ватт – хватало километров на тридцать. Коллектив небольшой, человек восемь. Ребята неплохие, некоторые весьма оригинальны. Например, Генрих. Это не король Франции, это простой русский парень с красивой украинской фамилией Наливайко. Свою фамилию он очень любил и с удовольствием оправдывал. В детстве перенёс полиомелит, поэтому носил специальные уёбищные полиомелитные ботинки, в которых, прикольно переваливаясь, топтал местную землю. Очень любил рассказывать о своей разгульной жизни. Рассказывал примерно так:
-В ту субботу мы с корешом красиво загуляли. Ёбнули кастрюлю самогона и пошли на блядки. Завалились к Шполянской(местная популярная блядища) и бросили ей по шесть палок. Потом отпиздили троих ебланов и пошли к пивнухе опохмеляться.
Иногда мы садились бухать на работе. Генрих отрубался первым и мирно спал на стуле, пока мы допивали запасы водки. Затем Генриха транспортировали домой. В первую свою транспортировку я залетел. Мы втроём занесли тело товарища на третий этаж и поставили на ноги. Потом двое, нажав кнопку звонка, съебались, а меня оставили поддерживать тело в вертикальном состоянии. Открыла дородная женщина. Увидев дитятко, злобно уставилась на меня и начала орать.
-Ты что, сука, напоил мне сыночка, а теперь, блядь, съебаться хочешь? Вот хуй тебе! Давай заноси в комнату, раздевай, укладывай спать. И ещё раз тебя увижу – убью нахуй.
Я кое-как занёс его в прихожую и бегом съёбывать. Вслед мне полетел веник и отборная брань. Это было для новичка боевое крещение. Затем мы доставляли его гораздо проще. Ставили возле дверей и звонили. Когда дверь начинала открываться, мы пускались наутёк. Генрих падал в объятия своей мамаши.
Сашка Иванов был прятным интеллигентным парнем, много читал, играл на гитаре романсы и очень любил дешёвое плодовоягодное вино. Печать времени, хуле. С Генрихом они были друзьями.
Самое охуительное было ходить в смену в вечер с шестнадцати или в выходные. Ты один на передатчике, мозг никто не ебёт. Можно почитать книжку или выпить винца. Благодать.
Вот сижу я как-то в вечернюю смену на передатчике один-одинёшенек. Пивка попил, книжку читаю. Вдруг звонок во входную калитку. Выхожу, а там два чувака.
-Слышь, друг, сделай магнитофон.
-Я вам что, мастерская? Да и на работе я.
-Да ладно пиздеть, Генрих тут всем ремонтирует и работа ему не мешает.
-Ладно, что за аппарат?
-Йоптыть, новьё. Весна 205, тока месяц как гарантия окончилась. Что-то звук стал чуть слышен.
Подобные дефекты проще простого – или головка засрана, или усох электролит производства армянского радиозавода.
-Ладно, заходите. Тока осторожно – эфир.
-Да мы понимаем, не дураки.
Оба недурака типичные отморозки. Но робко оглядываются и стараются лишний раз не дышать. Я начинаю создавать рабочую обстановку и вырисовывать важность своего умственного труда. Выкатываю стенд, запускаю генератор, осциллограф, снимаю заднюю крышку с магнитофона и запускаю кассету. Звук чистый, но слабый. Быстро нахожу сдохший электролит, но менять не спешу. С умным видом смотрю в схему, меряю какие-то ненужные параметры. Отморозки, блядь, уже совсем дышать перестали. Наконец, решаю, что хватит и меняю кондёр. Аппаратная оглашается звуками рэйнбоу из динамика кассетника. Публика в восторге, я в лучах славы. Робко спрашивают:
-Скока мы должны?
-Да ладно, стакан нальёте и квиты.
Они радостно звенят сумкой – всё с собой. Так я познакомился со Змеем и Пашкой Слоном. Они оказались тоже из Лучек. После окончания вещания едем домой на последнем автобусе. Перегон от Сланцев до Лучек километров пять, обычно автобус его проходит на всех парах, а тут что-то притормозил и еле тащится. Водила матерится почём зря. Смотрим в переднее окно, а там во всю ширь дороги едет вжопу пьяный мужик на велосипеде, выписывая причудливые загогулины. Пашка обращается к водиле:
-А ну-ка останови – выскакивает из автобуса, догоняет велосипедиста и смачным ударом в челюсть отправляет его в аут. Подбежавший Змей за ноги стаскивает его в канаву. Туда же летит брошенный Пашкой велосипед. Пассажиры аплодируют, и мы продолжаем путь.
Выйдя из автобуса, мои новые знакомые клянутся мне в вечной дружбе и обещают защиту от любых долбоёбов. А в субботу приглашают на танцы в ДК – будет битва века.
Битва назначена на 24-00. Прихожу на танцы к восьми. Попили вина, потом мне показали каких девок можно снимать. Без двадцати двенадцать говорят, что мне пора съёбывать, а то меня здесь прибьют. Выходим, а площадь перед ДК напоминает поле Куликово. С одной стороны «аптечные», с другой кировские. С краёв стоят две пожарные машины и скорая помощь. Кругом шарятся менты. Главный мент орёт в матюгальник и велит всем расходиться, но его никто не слушает. Пока меня выводят из эпицентра, Пашка рассказывает мне, как всё будет происходить.
-Ровно в двенадцать две половинки заряда сойдутся в центре площади, образовав тесный круг с пятиметровым пространством посередине. В это пространство выйдут «короли районов» и первыми начнут бой, типа Пересвета с Кочубеем. У ментов тогда резиновых палок и щитов не было и сквозь толпу им было не пробиться. Когда Пересвет завалит Кочубея, в бой вступят остальные ратники. Пожарные включат свои шланги и молотилово разобъётся на локальные очаги, и распылится по городу. Менты заберут тех, кто будет в отключке, а скорая отвезёт кого-нибудь в реанимацию. Так что ночью из общаги не выходи, а то забьют нахрен.
Проводив меня, Пашка в радостном возбуждении помчался обратно.
Всю ночь с улицы раздавались какие-то голоса и топот. Утром взору предстали затоптанные клумбы, всюду валяющиеся колы от заборов, а в некоторых местах пятна крови на асфальте. Как сказали знающие люди, всё прошло очень даже спокойно и никого не убили.
Работа идёт своим чередом. Дежурный бдит за пультом, а пустые бутылки выбрасывает на территорию. А тут 22-е апреля, субботник бля. Уборка территории. Мы набираем два мешка пустых бутылок и идём с Саней Ивановым их сдавать. Вдруг Саня чёй-то замельтешил.
-Санёк, что случилось? Устал?
-Да не, просто нам на встречу идёт моя жена. Она очень интеллигентная женщина, преподаёт литературу в школе и очень гордится тем, что её муж работает на телевидении. А мы несём два мешка пустых бутылок. Неудобно как-то.
-Саня, не ссы, скажешь, что это радиолампы.
Поравнялись.
-Здравствуй, Лена.
-Здравствуйте, мальчики. А что у вас в мешках?
-Радиолампы на склад несём.
-Дааа, а звенят словно пустые бутылки.
-Ну, дык они же высоковольтные. Извини, Лена, но мы спешим – нас ждут на складе.
Затем пьянка и очередная доставка Генриха домой и вопли его мамаши.
-Как ты уже заебал, урод недоделанный. Нахуя я тебя рожала, лучше бы аборт сделала.
Она начинает в голос реветь, но всё это мы уже выучили наизусть, поэтому быстро съёбываем.
Напротив нашей общаги стоит такая же двухэтажка, это женская общага, а воспетка одна на оба здания. Главная комсомолка с той общаги положила на меня глаз. Узнав, что я фотографирую, настрополила воспетку, та почти насильно загрузила меня на рейд по женской общаге в субботу вечером. Заходим в комнату, воспетка делает строгое лицо, комсомолка страхует меня от гнева девиц, а я фотографирую бардак. Думал, убьют нахуй, но вышло всё гораздо лучше. Вся эта бабья свора начала осаждать нашу комнату с целью получения фоток или их уничтожения. Такса одна – пузырь и вместе пьём. Сразу же наша комната стала очагом культурной жизни всего нашего общежития.
От подобного фоторейда по нашей общаге в субботу после получки я сразу отказался, потому как здоровье дороже. Жители общаги делились на две части, выпускники воркутинского шахтёрского училища и все остальные. Воркутинцев было меньше, но они были дружнее и закалённее. Редкая суббота обходилась без серьёзной драки, в которых они всегда одерживали верх.
Комсомолка жила одна в комнате, и я иногда оставался у неё ночевать. Обычно парней ближе к ночи выгоняли из женской общаги, но на меня смотрели сквозь пальцы – хуле, человек интеллигентный, с телевидения, да и Нинка девка авторитетная.
Телевидение имело тогда весьма убогий вид. Мы вещали два канала, Москву и Ленинград. На каждый канал было по два передатчика, рабочий и резервный. На пуск резервного передатчика давалась одна минута. Но бывали особые случаи, это когда шёл какой-нибудь пленум ЦК или выступление партбоссов. Тогда второй передатчик находился в горячем резерве. Перейти с комплекта на комплект – 3 секунды, чтобы население не упустило смысла какой-нибудь жизненно важной речи какого-нибудь важного члена. Сижу, значит, у пульта и пью пиво. Суббота, я один. По Питеру дневной перерыв в вещании, даю таблицу для работы телеателье, а звук с УКВ приёмника. Как раз по Эстонии приличный музон. Сам смотрю фильм по Москве, поэтому звук на контроле московский. Второй комплект в горячем резерве – сразу после перерыва часовой репортажа с партийного шабаша. Звонит начальник.
-Здарова Вован!
-Здравствуйте, Александр Николаевич!
-Как там у тебя дела?
-Заипца. Второй комплект наготове, не волнуйтесь, гражданин начальник.
-Ладно, я тут уезжаю на шашлыки. Давай там чтобы всё было нормально.
-Ну, Вы же меня знаете, у меня всегда всё ништяк.
Во, пошла студийная заставка. Наконец-то. Элегантным движением руки переключаю видео на Питер и дальше смотрю кинишку. Где-то через полчаса звонит телефон.
-Алё?
-Здравствуйте, это ретранслятор?
-Да.
- Это секретарь горкома партии Залупкин. Что у вас идёт по Ленинграду?
-Как что, выступают члены……
Включаю контрольный звук на Питер и ахуеваю – Григорий Васильевич Романов беззвучно шлёпает губами словно окунь на песке, а вместо речи льётся эстонская национальная музыка. Блядь, долбоёб, звук не переключил.
Не скажу что я обосрался в буквальном смысле слова, но сделалось мне совсем нехорошо.
Всё обошлось. Всех начальников лишили премии, а меня уволили по собственному желанию. Зато распределение отработал всего за один год и навсегда завязал с телевидением.
Вот такая хня.

© Радиоактивный