А мы тогда как обычно, на стройке сидели. Набегались, гудрона как бы для жевачки набрали. И засели в скопищах плит. Стройка старая была, неспешная, как многие в то время. Плиты и панели лежали кучами, повсюду валялся мусор, который мы в виде костра и жгли.
Ну, засели и засели. Серегыч окурок достал, закурил, Санька, его младшой, к нему подсел. Остальные на них посмотрели и ничего не сказали. Понятное дело, у них батя курит, чего бы им не закурить-то?
- Нурс, а расскажи чего-нибудь? – обратился ко мне Жека.
- А чего рассказать-то? – спросил я лениво. Рассказывать мне никогда не влом было. Только знал я Жеку. Ему же только про Джуру рассказы подавай. Как тот с басмачами перестрелки да погони устраивал. А я уже все, что прочитал – рассказал, приходилось придумывать.
И только-только Жека собрался мне заказать рассказ про похождения отважного Джуры, как…
На плиты к нам вылез Влад. Молча влез. Молча подсел к костру. Никому ничего не сказав, достал помятую, но не поломанную родопи (целую!) подкурил ее от костра. И дальше сел.
Я с интересом посмотрел на него, ребята тоже. Не дело было так - молча. У нас была тесная банда, и мы не привыкли, чтобы кто-то, вот так, хамил. А он не в первый раз так делал. Бывало, что и молча уходил.
Сейчас он курил. И молчал.
- Ладно, Жека – сказал внезапно я. – Слушай. История правдивая. Мне ее Ванька со второго микрорайона рассказал. У него же брат, Колька, байкер, в Смоленске учится.
- Да – да – закивал головой младшой Санька – я видел, он на Яве приезжал!
- Ага. – улыбнулся я. – В общем. Он историю ту и рассказал. Говорит, что так и было, однокурсник у него с того села, Чертанова.
Я поймал заинтересованный взгляд Влада и продолжил. Волки в Чертаново всегда водились. Нет-нет, да выходили в лютые зимы к людям, собак рвали, да на людей поглядывали. Люди на них охотились, волки учились людей избегать. Но, говорят, никогда раньше они не были такими… шумными. Никогда раньше не выли так сильно, как начали выть 5 лет назад. Местные говорят, что пошло это от Митьки-беспутного.
Митька, можно сказать, был первым байкером в Чертаново. Старенький ИЖ, любовь к мотоциклам, из правильного места руки – и вот, готов байкер и его байк.
Любил Митька на рем рассекать и днями, и ночами. Приедет на какую-нибудь дискотеку в другой райцентр, пофорсит перед девченками, огребет по шее от местных трактористов и домой.
Вот и тогда, возвращался он с такой вот боевой прогулки, ехал ночью. На дороге темень, хоть глаз выколи. Вестимо, фонари есть, да кто ж за ними смотреть-то будет, на сельском проселке? Хорошо, фара у мотоцикла мощная, с копейки чудом переставленная – ехать можно. И тут, видит Митька огонек впереди. Вроде как костер за поворотом. Он по газам, за поворот выезжает – и правда, костер горит.
Свернул он, подъехал к костру. Тормознулся, слез с «ижонка» своего, подошел. А вокруг костра люди. Ну, как люди… Байкеры тоже, по всему видать. На одном даже американская летная куртка. Сидят у костра. Курят. Ну, Митька подошел, достал цигарку, прикурил от костра. Тоже. Стоит, курит. Молча, главное.
Покурил, забычковал что осталось, и к мотоциклу.
И тут, этот, который в куртке, пошевелился и сказал:
- Это что ж ты так вот, молча подъехал, не поздоровался, от костра нашего подкурил, да молча уезжать собираешься?
Митька повернулся к нему.
- На-ка, вот, хлебни нашего…
Бородач в куртке протянул Митьке бутылку, вроде как из-под Столичной, только жидкость белесая была.
- Смага. – подумал Митька.
Выпимши ехать ему было не в первой, потому он выпил, вернул бутылку байкеру. Кивнул, хотел было что-то сказать, да… Вдруг почувстовал, что слова у него не только ртом наружу просятся, но и носом, ушами, всем что есть. Испугался Митька, вскочил на мотоцикл и ходу!
На подъезде к Чертаново остановился, попробовал говорить – та же чертовщина, кажется что сто голосов из него рвется наружу.
Приехал мрачный. Молча зашел и спать лег, даже бате здравствуй не сказал. И на следующий день так же молча ходил. Пока матушка его не допекла. Начал он ей отвечать, да с голосом та же беда. Побледнела мать, схватила его за руку, да к бабке Степаниде. Та послушала, покачала головой, да велела ему через черного барана перешагнуть. Был у них в деревне такой, у крестного Митькиного. Перешагнул Митька, и отпустило его. А баран в тот же момент голосистым стал – мама не горюй. И до того противно блеял, а теперь как будто всем собой блеять начал. Через неделю того барана волки утащили. И не вернули.
С тех пор и воют волки в той округе на семь голосов…
Я законичл рассказ, принял от Серегыча еще один окурок, подкурил его костра, затянулся и откинулся на плиты.
- Да…. – зачарованно протянул младшой Санька. – Правда такое было?
- Не знаю, - пожал я плечами.- Ванька говорит, что Колька придумывать не стал бы.
Я затянулся еще. Эх, хороша родопина, жаль только, мал окурок. - Пацаны, ну.. это.. – заговорил вдруг Влад. – Короче, привет.
- Здоров, Влад – улыбнулись мы все. – Что смурной такой?
- Да… - махнул рукой Влад. – Такое дело, в общем… Он начал рассказывать, мы слушать. Не было у нас в детстве дел важнее, чем наши, каждый день был единственным. Мы учились жизни, учились друг от друга. Как-то ведь выучились. © с любовью к бурятском народному эпосу, Нурсалий
|
