| Под ногами хрустит мусор и каменное крошево. Луч фонаря выхватывает из темноты слезящиеся бетонные стены, низкий куполообразный свод; бесследно растворяется в непроглядном мраке прямо по курсу. Со всех сторон дуют сквозняки. Временами откуда-то сверху (через вентиляционные шахты?), словно из другого мира, доносится призрачный гул проезжающих автомобилей и голоса людей. Я неспешно бреду по гиганскому лабиринту, под своим родным микрорайоном, на глубине более ста метров.
Владивосток, Первомайский район, мыс Чуркин. Заброшенный подземный укреп-район в скале, под виадуком, построенный в лохматые годы на случай так и не начавшейся ядерной войны. В ближайших к выходу коридорах мелкота часто играет в казаки-разбойники. В более удаленных закоулках вечно голодные солдатики из соседней части прячут продукты, наворованные с военных складов. Мы, большие пацаны, азартно ищем и разоряем их схроны – воруем украденное – чаще всего отвратительные на вкус, консервированные в больших оцинкованных банках зеленые недозревшие помидоры. За это солдаты ловят и умеренно бьют нас. Но это скорее игра, чем серьезное противостояние. Вообще-то у нас хорошие отношения с солдатами, мы ведем с ними активную меновую торговлю.
Я провожу рукой по стылому бетону. Стены сплошь исписаны мелом, кирпичем, копотью, суриком, углем, смолой, дерьмом – «сдохни мразь», «дембель'75», «хачу ыбать алубарисавну я гоги», «HMR», «сдеся шлиебашыли ваван + калян», «утыркин вафлер и казел», «300 м. => выход налево», «кансерваф тута ужо нету». По полу по всех направлениях тянулся бесконечные разноцветные нитки, ленточки, веревочки – чтобы не заблудится, их разматывают и потом бросают за ненадобностью многочисленные искатели приключений на свою задницу.
Я уверенный шагом двигаюсь вперед. Я не нуждаюсь в карте, в путеводных ниточках и в самодельных указателях. Лишь иногда я обращаю внимание на армейскую маркировку – Б34, И86 и т.д. – с трудом различимую под слоем каракуль. Я знаю катакомбы как свои пять пальцев. А уж эту, саму загаженную и часто посещаемую их часть, могу пройти с закрытыми глазами.
Я прохожу несколько разрушенных створов. Вот первый – какой-то суровый русский мужик замуровал проход капитальной кирпичной кладкой. Затем пришел второй, не менее суровый мужик с кувалдой, и пробил дыру. Спасибо тебе, второй мужик.
Через 300 метров петляний – следующий поверженный створ. Кто-то (тот же самый злобный чувак?) не поленился и заварил ключевую развилку стальной решеткой. Затем пришел с турбинкой «правильный» чувак и вырезал решетку. Здесь постоянно идет невидимая война. Между теми, кто по долгу службы охраняет эти коридоры от посторонных. И теми, кто с маниакальным упорством лезет сюда – несмотря на все предостережения. Несмотря на то, что каждый год уйма народу гибнет и пропадает без вести в этих холодных и мрачных туннелях.
Постепенно мусор на полу и мазня на стенах исчезают. Такое ощущение, что даже воздух становится намного свежее и чище. Это наша территория. Только самые отмороженные пацаны рискуют спускаться в заброшенные нижние галереи.
Я не боюсь темноты, одиночества, замкнутых пространств и потусторонних звуков. Здесь, в толще скальной породы, во мраке и холоде, я чувствую себя намного комфортнее – чем на поверхности, под лучами солнца, среди людей. Но сегодня я не просто гуляю. У меня есть важная миссия, которая гонит меня все дальше и дальше.
* * *
– ... да точно тебе говорю, мы там еще не были! Нетронутые туннели, а в них – не какие-то жалкие нычки, а стратегический склад консервов! – горячо убеждает меня Витька.
– Опять помидоры?
– Да нет, не помидоры ... – Витька делает театральную паузу. – Тушенка!
«Тушенка». Я чувствую, как мой рот наполняется слюной. Мы сидим на лавочке в нашем дворе. Уже вечер, с работы возвращаются морские офицеры в одинаковых черных кителях, при галстуках. В аккуратных фуражках, белых и кремовых рубашках, с дипломатами. Одним словом, небожители. Сегодня помимо дипломатов они тащат домой увесистые сумки. «Паек, паек!» – радостно кричит малышня и разбегается по домам. Жрать всякие вкусности, о которых я могу только мечтать. Я шумно сглатываю. Наша семья живет бедно. Мой отец – младший научный сотрудник в НИИ, и мы редко едим что-то вкуснее картошки и макаронов.
– Тушенка, говоришь? – возвращаюсь я к реальности.
– Да, тушенка! – горячо убеждает меня Витек. – Я Фролову из параллельного класса сказал, знаешь его? ... он уже слазил, набрал в две сумки, сколько смог утащить ... дово-о-о-ольный! честно отдал мне половину, за наводку ... я с него слово взял, что никому не скажет.
– Что-то я Фролова уже второй день во дворе не вижу ... – в сомнении я качаю головой.
– Да он к бабке в деревню укатил!
– Хм ... а почему ты сам туда не лезешь, я меня и Фролова посылаешь?
– Понимаешь ... – Витька горестно вздыхает. – Там лаз узкий ... а я последнее время на турнике каждое утро десять подъемов с переворотом делаю, вот и раскачался в плечах, уже не пролезу. А вы оба тощие дохлятины.
– Значит так. – я пропускаю последнее замечание мимо ушей и прикидываю в уме. Сколько банок притащу родителям, сколько уйдет на подарки родственникам, сколько зажилю и загоню цыганам из соседнего табора. – За хлопоты я хочу себе половину, а потом еще половину от половины.
– Хочешь 75%? а харя не треснет? – возмущенно восклицает Витька. Он старше меня на год, и они уже изучают проценты.
– Я не знаю, сколько процентов я хочу. – терпеливо объясняю я. – Но я хочу половину и еще раз половину. Короче, три четвертых, и это мое последнее слово. За меньшее я в такую даль не попрусь.
– Ну что с тобой делать... – шумно вздыхает Витька и неожиданно лукаво подмигивает. – Исключительно по старой дружбе. По рукам!
* * *
Как он говорил? «Окошко в бетонном створе, в крайней юго-восточной ветке Ю45 нижних туннелей». Видимо, это здесь. Я стою в тупике, перед массивной бетонной стеной. Коридор за ней явно уходит дальше. Я разгребаю кучу строительного мусора в левом углу и действительно нахожу небольшой лаз, через который едва ли пролезет крупная собака. «Не ссы. Если Фролов смог протиснуться, значит, и ты сможешь» – вспоминаю я слова Витьки. Ну что ж, надо попробовать. Иногда я рад тому, что маленький и щуплый, и замыкаю строй на уроках физ-ры. Я просовываю фонарь в дыру и пролезаю следом.
Я никогда не бывал здесь раньше, в этой части лабиринта. Я двигаюсь дальше, автоматически фиксируя в памяти – «третий поворот налево, пятый направо ... ». Я не боюсь заблудиться, в голове у меня сухо щелкают самописцы, фиксирующие маршрут. Я слишком много времени провел в таких местах, как это. Как перелетная птица, я всегда найду дорогу назад, из какого угодно запутанного лабиринта.
За очередным поворотом я замечаю солдатика в камуфляже, который на корточках возится у какого-то объемного вещмешка. «Черт!» – огорченно думаю я. – «Уже солдаты про склады пронюхали. Ишь, какой рюкзачище нагреб, мне столько не утащить!». Прятаться смысла нет, солдат меня уже заметил. Я подхожу ближе, в надежде встретить знакомого и стрельнуть сигаретку. – Здоров! Огонька не найдется?
Солдат со звериным визгом вскакивает на ноги, прыгает ко мне, но тут же отскакивает от яркого света фонаря. Я наконец-то понимаю, в какое дерьмо вляпался.
Я вижу рваный и грязный камуфляж, небритое худое лицо, безумные гноящиеся глаза. От солдата воняет чем-то невыносимо скверным. Он утробно рычит, скаля окровавленные зубы. Как горилла, пригибается к самой земле.
Я перевожу взгляд на пол. То, что я сначала принял за вещмешок – на самом деле растерзанное тело какого-то пацана. Я освещаю голову фонарем, вижу перекошенное лицо с выдавленным глазом и вырванной нижней челюстью – так и есть, Фролов из параллельного класса. Противный был пацан, честно говоря. Никогда он мне не нравился.
«Сука ты, Витька. А еще лучший друг.» – со странной смесью горечи и восхищения думаю я, осторожно отступая назад. – «Но шутка получилась отличная. Обосраться, какая смешная шутка ... я оценил ... думаю Фролову тоже было весело ... дай только живым отсюда выбраться, посмеемся вместе ...».
Потерявший человеческий облик псих медленно надвигается на меня.
– Тихо, мальчик, тихо. Не бойся. Я тебя не обижу. – я стараюсь, чтобы мой голос звучал ласково, спокойно и одновременно повелительно. Разум уже переключился в режим выживания, поэтому работает холодно и четко. Покойный дядя-промысловик научил общаться с дикими животными. Нельзя показывать страх. Нельзя убегать, кричать, делать резких движений. Нужно просто говорить, говорить, говорить. Как радиоточка на кухне. Не важно о чем, важно как. До тех пор, пока зверь не упокоится, не потеряет к тебе интерес и не уйдет. С медведем и тигром я пока, слава богу, не встречался. Но мне пару раз приходилось сталкиваться на пустырях с бешеными собаками. И каждый раз удавалось разойтись мирно, благодаря одной лишь силе человеческого слова.
– Давай присядем, пообщаемся ... скучно наверно тут одному? – к моему удивлению существо, бывшее когда-то солдатом, послушно садится на корточки. Я присаживаюсь напротив него. – А ведь я знаю, кто ты ... у нас во дворе бабки шептались насчет ЧП в военной части ... какого-то первогодка собирались комиссовать, да не успели ... он с катушек съехал, кому-то горло перегрыз и убег в самоволку ... командира части сняли с должности ... тебя уже неделю ищут, а ты вот где сидишь, оказывается ...
– Ыыыы... – безумец растягивает рот в малоприятной улыбке. На его губах кровавыми пузырями вскипает пена. Он осторожно вытягивает липкую ладонь и пытается дотронуться до моего лица. Я мягко, но одновременно решительно отвожу в сторону его руку.
– ЫЫЫЫЫ!!! – теперь в его рыке слишатся агрессия и нетерпение. Тварь тянет ко мне обе заскорузлые клешни. Я понимаю, нужно срочно что-то придумать, иначе мне кранты.
– А смотри, что у меня есть. – я лихорадочно вытряхиваю содержимое карманов. – Складной ножик с перламутровой ручкой! ... что, не нравится? ну ладно ... а вот, смотри, ключ от дома на красивом брелоке ... тоже не то? ... а вот, глянь, какой у меня классный фонарь! ... зырь, из него можно сделать светомузыку, как на дискаче!
В отчаянии я щелкаю переключателем на корпусе, и фонарь начинает мигать как проблесковый маячок. За широким толстым стеклом ритмично вспыхивают и гаснут красные и синие светодиоды. Они складываются в две окружности и бегут одна в другой, в противоположные стороны. Действительно клёвый фонарь, подарок дяди-покойника.
Солдат убирает руки с моего горла и осторожно берет фонарь. Зачарованно подносит к лицу. Его глаза широко раскрываются от восхищения, на грязном лице расцветает блаженная улыбка.
Потирая шею, я тихонько встаю на ноги. Пока сумасшедний забыл о моем существовании, самое время делать ноги, но в темноте я не найду дороги назад. Мне нужен мой фонарь. Я думаю недолго. Вариантов нет – психа надо мочить.
Времени мало. Я захожу за спину будущей жертве. Воображение выстреливает тарелочки идей, а логика успешно разбивает их в куски. Накинуть на лицо ветровку или ремень на горло, попробовать задушить? Бред. Он старше меня и сильнее. Перерезать горло? Я раскрываю перочинный ножик и критически его осматриваю. Нет, не пойдет. Лезвие тупое и короткое. Мне очень повезет, если я попаду в сонную артерию, но где гарантия, что это случится? Попытка будет всего одна.
По стенам и потолку вокруг нас прыгают разноцветные всполохи.
Я смотрю на коротко стриженный затылок, и в голову приходит единственно верная мысль. Озираюсь в поисках камня или какой-нибудь тяжелой железяки. Как назло, в этой части подземелий царит идеальная чистота, словно только что прошлась бригада подземных дворников. Эх, был бы у меня молоток или топор! Я почти физически ощущаю успокаивающую тяжесть деревянной рукояти в руках. Слышу, как с хрустом проламывается череп. Вижу, как с чавканием в разные стороны брызжут мозги.
Жаль, что у меня нет молотка.
Внезапно псих начинает раскачиваться из стороны в сторону и жалобно скулить, как от головной боли. Затем его начинает бить сильная дрожь. Не выпуская фонаря из рук, он валится на бок. Он хрипит, но не может отвести остекленевших глаз от мигания лампочек.
Я с интересом наблюдаю, как грязное тело все быстрее и быстрее бъется в падучей, словно через него пропустили ток. Солдат смешно пердит, мучительно блюет кусками полупереваренного мяса. Заключительное «па» замысловатой пляски святого Витта – вуаля! он выгибается дугой, как пескарь на раскаленной сковороде, затем обмякает и затихает. Забавно. Такой причудливой смерти я еще не видел.
Все еще не веря в свою сказочную удачу, я осторожно поднимаю фонарь. Переключаю в обычный режим. Свечу в посиневшее лицо, вижу кровь из носа и белки закатившихся глаз. Пульса нет, даже нитевидного. Да, он точно мертв. Обшариваю карманы, забираю себе рубль с мелочью. Обыскивать труп Фролова у меня нет никакого желания.
Интуиция мне подсказывает, что никаких складов с тушенкой тут нет и никогда не было. Здесь, среди мертвых, мне делать нечего. Пора возвращаться в мир живых. Больше всего на свете я жажду увидеться со своим лучшим другом Витьком.
* * *
Черт. Не удалось появиться внезапно. Глазастый Витька замечает меня еще издали, когда я только появляюсь во дворе. Его челюсть отвисает до пола, словно он узрел кошмарное привидение. Я мрачно хмыкаю и напускаю на себя злой и раздраженный вид.
– Повелся на твои байки, как дурак! – я устало пюхаюсь на скамейку рядом с ним. – Все облазил, никаких новых коридоров так и не нашел!
– Как?! Ты что, слепой?? Бетонный створ не видел? – Витька до слез расстроен, мне его даже немного жалко.
– Ну, створ-то я нашел, но вот лаза в нем не было! – я придаю голосу оттенок неуверености. – Хотя ... может, и был, да я не заметил ...
– Конечно же бы, балбес! – возбужденно подскакивает на ноги Витек. Затем с робкой надеждой заглядывает мне в глаза. – Может, еще разок сходишь?
– Ага, щас! – я показываю ему свой фирменный двухпальцевый кукиш. Затем примирительно соглашаюсь. – Ну, ладно ... может быть, завтра или послезавтра еще разок попробую ... сегодня устал, да и поздно уже ...
Некотрое время мы сидим молча, погруженные каждый в свои думы. Я первым нарушаю молчание. – На днях баба Дуся из 4-го дома в ящик сыграла, помнишь?
– Ну, – подозрительно отзывается Витек. – И чё?
– Капчё ... ты в курсе, что ей в подушку кучу золота зашили?
– Не гони! – смеется Витек. – Откуда у нее золото, она ж нищебродка была? Бутылки у пивнушек шкуляла ...
– Вот то-то и оно! – я начинаю врать горячо и самозабвенно. – Родоки на кухне вчера базарили, я услышал ... жадная была, просто пиндыр! дерьмо всю жизнь жрала, в обносках ходила, зато золота скопила целую гору! родных-то у нее не было, иначе все бы растащили еще при жизни ... она в завещании так и написала «зашейте, грит, все мое любимое золотишко в мою любимую подушечку с цветочками, и схороните со мной ... хочу, грит, с собой забрать на тот свет!» ... прикинь, да?! а там перстни, цепочки, серьги! ... давай выроем бабку, пока кто другой не докумекал! я с родителями да похороны ездил, место на кладбище заприметил ...
– Ты че, совсем ку-ку? – Витек ошалело смотрит на меня. – Ты врубаешься, сколько земли перекидать придется??
– Да не ссы! Похоронили недавно, засыпали кое-как ... даже памятника нет, так, какую-то херь гипсовую поставили ... дождей на неделе не было, земля еще не слежалась ... мягкая, как пух! не сложнее, чем картошку на даче копать, за ночь управимся! ... выроем бабульку, рыжевье вытряхнем и цыганам сольем, как обычно ... хабар пополам, само собой!
– Ну, я не знаю...
– Короче, решено! Фонарь у меня есть. Лопаты стырим из дворницкой в подвале. – не давая опомниться, тараторю я. – Родокам говорим, что с классом в поход пошли, с ночевкой ... только не говори, что мы вместе идем! ... завтра после обеда выезжаем на автобусе на «14-й километр», копаем всю ночь ...
– Э-э-э.
– Вить, ты тока прикинь, ЗОЛОТО! В разы кошернее, чем какая-то вонючая тушенка!
– Ну, я не знаю ... надо обмозговать ... – неуверенно начинает Витек, но по его алчным поросячьим глазенкам я понимаю, что наживку от заглотил.
– Ладно, Витек ... ты мозгуй, а я погнал. – я дружески хлопаю кореша по плечу и поднимаюсь на ноги. – Мамка с балкона звала, хавать пойду, до завтра!
Оставив Витька на скамейке мечтать о богатстве, я ухожу прочь, весело насвистывая. Завтра будет интересный и насыщенный день.
«Тебе понравится, Витек, я обещаю. Я тоже умею угарно шутить. Будет весело. До смерти.»
|
