Май. Тепло. Пириадически тепло, и пириадически холодно. Хуй знает, чо
напялить на себя завтра. Эта несогласованность с природой очень
нервирует, и расстраивает.
На той неделе было тепло. Жарко даже
было в Москве. Поэтому я возрадовалась, друзья. Возрадовалась, и
обокрала своего мужука на энную сумму бабла, штобы прикупить себе
проститутский наряд. Для выёбывания на предстоящей презентацыи книшки
Шырвинта. То, что этот наряд проститутским был, выяснилось только после
того, как я его уже прикупила, обокрала мужука ещё разок, докупила к
наряду всяческие девайсы, и посмотрела на себя в зеркало.
После
чего на меня печально посмотрел мой мужыг, и грусно сказал: «А знаеш
что, Лида? Ты очень напоминаеш мне времена моей йуности, и мою первую
половую любофь – Любку Затычку. Она это… В общем, падшей девушкой была.
Вот если тибе пакет на голову надеть – вылитая Затычка будеш. Но ты не
плачь, я тибя всё равно люблю. А в этой леопардовой эпидерсии, на
которую ты проебала половину моей зарплаты, я тибя завтра выебу. Иле
послезавтра. В общем, не всё так плохо, Лида. Не отчаивайся, главное»
После
этого монолога я разрыдалась, и пошла выносить ведро помойное.
Поскольку я жыву как буржуй, в шешнаццатиэтажном домике с
мусоропроводом – далеко на помойку ходить нинада. Только за дверь
выйти. Вот взяла я ведро с объедками и прочими яствами, и пошла их
выбрасывать. Напомню: гламурное леопардовое барахло с кружафчиками и
разрезами в самых непредсказуемых местах всё ещё на мне. И со-о-опли. И
сопли, конечно же висят. Сопливые такие. От расстройства. И ведрище это
стопиццотлитровое по коленкам меня долбит. Обречённо иду так, как
бурлак по Волге. Выхожу за дверь, а там какие-то готичные существа
стоят. Все в чорном, ебальники чорные – чисто негры. Потом сопли с лица
смахнула – вроде нет. Готы как готы. Только с карандашом для глаз
переборщили. Стоят они, и чота вынюхивают возле моей помойки. Я им так
культурно говорю:
- Пошли нахуй отсюда, извращенцы в рясах.
Повадились тут ссать ходить всем, блять, кладбищем своим. Жыльцам
насрать уже негде стало – всё и без нас засрали, суки крашеные.
И ведром своим на них замахнулась. Мол, кыш-кыш.
А готы никуда не уходят. Стоят, смотрят на меня, и лыбяцца паскудно.
«Чо? – говорю, - Хуёво понимаете? Брысь отсюда, коты помойные! Дайте мне в тишине и покое опорожнить свой сосуд с говном»
А
готы всё зырят. И, главное, непонятно же: кто они там, под рясами
своими? Бабы или мужики? Как к ним обращацца-то? И тут один из этих
мерлин менсонов ко мне шаг делает, и говорит:
- Девушка, а у вас это… Грудь вылезла.
А
надо сказать, что я после своего дваццать девятого дня рождения сильно
стала терять в остроте слуха и зрения. Вот какого хуя, извините, мне
послышалось не «вылезла», а «выросла»? Не знаю. Но я ведро на пол с
грохотом уронила, надулась как жаба, и отвечаю гордо этому
недоразумению:
- Да, я такая. Сисястая бабища.
Пушкен сразу вспомнился некстате.
И царица хохотать,
И плечами пожимать,
И подмигивать глазами,
И прищелкивать перстами,
И вертеться подбочась,
Гордо в зеркальце глядясь ©
Стою себе дальше, надувшысь от гордости, и попинывая своё ведро ногой. Нога у меня так и напрашывалась на комплимент.
А существо это чорное хихикнуло вдруг, и ко мне прижалось:
- Тёть, вы бы сисечку убрали бы, вдруг кто увидит?
Тут
до меня запоздало дошло, что я чота не так поняла. Ну не может быть
так, что пять секунд назад тебя уверили, что у тебя «ГРУДЬ выросла», а
теперь её «СИСЕЧКОЙ» вдруг называют. Что в принцыпе больше
соответствует действительности.
Я глаза вниз опускаю, и понимаю,
что мне и с сисечкой-то польстили. И хихикали зомби не напрасно. Я бы
вообще уссалась, если б на их месте была.
Моя леопардовая
тряпочка, которая и так держалась на одной ниточке, которую надо было
за шею цеплять, съехала набок, и повисла на одной сиське. Вернее, не
повисла, а зацепилась за царапину. А вторая сиська хитро смотрит на
мэнов ин блэков, и меня позорит.
Тут, я конечно, чота заорала как
кликуша, ведром помойным груди свои пышные прикрыла, и домой обратно
ускакала. Там мои страдания усилились настолько, что мужыг мой не
выдержал, и сказал:
- Фсё. Переодевайся во что-нить более
приличное, и пошли в магазин. Будем тебе новую кофточку покупать.
Погода испортилась, и леопард твой под нынешние погодные условия не
катит совсем. Если начистоту – он вообще у тебя никуда негодный. Разве
что соседей у помойки напугать, или дома в туалет в нём бегать. Ночью.
Штоп никто не видел.
А я никуда идти не хочу. Я реву самозабвенно. Мужики – они ж такие, они ж думают, что всё дело в кофточке… Дурачьё.
-
Какая кофточка?! – Всхлипываю, и останками леопардовой роскоши сопли
утираю, - У меня сиси маленькие, поэтому я в вечном позоре, и меня
кофточки не спасут!
Мужыг мне платок носовой дал, и леопарда тайком начал в ведро помойное запихивать:
-
Мы тебе такую модную кофту купим. Знаешь, щас все красивые бабы в таких
ходят. Безразмерные такие хламидомонады для беременных, и рукава
фонариком. В такой кофте вообще непонятно – есть сиськи или нету.
Я изумилась, и забыла, что надо самозабвенно оплакивать свои сисечки:
- Ты где этого понабрался? – Спрашываю, и глаза уже недобро щурю. – Отвечай, потаскун!
-
Так на работе.. – Возлюбленный мой попятился. – У нас там одни бабы
работают, и у них разговоров всех только про сиськи да кофточки с
фонариками… Лид, тычо?
- Ничо. – Успокоилась уже такая. – Пойдём, кофточку прикупим. Только это… К ней надо будет туфли, сумочку, бусики…
- Духи, помаду, новую причёску, цветные контактные линзы…
- И заколочку. На чёлку.
- Господи, Боже мой. И заколочку. Прости, забыл.
Кофточку мы купили.
Модную, стильную, молодёжную.
Рукавчики фонариками, сисек не видно.
Сумку спиздили у моей сестры, так дешевле.
Туфли не купили. Не подобрали, блять.
А погода опять испортилась… Холодно мне будет, в кофточке этой.
В шесть придёт с работы кормилец.
Идём покупать новую кофточку.
Новые бусики.
Новые туфельки.
Новую заколочку.
Всё надо купить до завтра.
Ведь завтра он меня непременно бросит.
А виноват будет ШЫРВИНТЪ И ЕГО ПРЕЗЕНТАЦЫЯ!!!
© Мама Стифлера
|
