- Слышь, ребят, вы чего к нему доебались?
А они, кажись, моложе меня всего на год, но рожи злые и наглые:
- Да он нам деньги должен и не отдаёт...
Спрашиваю у потенциального терпилы:
- Должен?
- Нет! Двадцать копеек просят, а где я их возьму?
Парнишка был плохо одет, неухоженный, с редкими немытыми волосами и как у зеков, с тоскливым, затравленным взглядом.
- Ты что, из Быковского детдома?
- Не, на Станционной живу, у “трёх ступенек”.
Под левым глазом подростка ещё темнел недельной давности синяк. Мне почему-то, стало жалко его:
- Ребят, вы портовские? – кажется, видел их как-то вечером в кафе аэропорта.
- Ага...
- Гошку знаете?
- Знаем, ну и чё?
- Давайте бормотухи выпьем. Я угощаю. А малой пусть домой идёт.
- Лучше давай все вместе в магазин. Красного купишь, выпьем, - тогда и отпустим.
Зашли в гастроном. В очереди стоим, пацан ко мне ближе жмётся, носом хлюпает.
- Во, “Хирсы” бери три бутылки, - предложил один из троицы, тот, что повыше.
- Тебя как зовут?
- Ну Димка.
- А не много тебе, Димон, будет? Ты, кстати, Димона Поборцева знаешь? Сосед мой.
Услышав это, длинный насторожился. На миг глянул в мою сторону, но тут же оправился:
- Да не ссы, не закосеем. Тебя ещё перепьём.
Да, это точно, скорее всего, перепьют. Но драться наверняка не полезут – кто ж потом с Поборцевым связываться захочет? А там хуй их знает, если выпьют... Прошли недалеко в переулок, я встал на всякий случай спиной к деревянному глухому забору. Но опасения оказались напрасными – имена моих знакомых, кажется, произвели впечатление. Они дружески улыбались, приговаривая – да хуль ты, Петь... да хуйня это всё... да мужик, всё нормально...
Допив вино, они спросили, есть ли ещё деньги.
- Не, мужики, нет больше. Посуду сдайте, сигарет себе возьмёте... Ну, чего, малый, порулим к дому? Как тебя?
- Вовка.
- Ну, погнали, Вова. Щасливо вам ребята.
Они зашли в магазин, а мы направились к Вовкиному дому, где находился гастроном “три ступеньки”. Это место мне было хорошо известно. Всё время по шоссе, да ещё мимо милиции, народу много. Правда, темнело уже, а впереди один переулок стрёмный.
Оппа!! Я оглянулся - метрах в семидесяти, они быстро шли за нами, попыхивая сигаретами. “ В аэропорт им в другую сторону, значит, нас пасти стали” – прикинул я, ускоряя шаг.
- Знаешь, Вовка, давай-ка ловчее копытами шевели, а то не только тебе, но и мне сегодня пиздянок выпишут!
Мы пролетели переулок, выбежали на асфальтированную дорогу, там безопасней – с работы люди возвращаются. Я ещё раз поглядел назад – расстояние катастрофически сокращалось. Подбежали к дому.
- Где твой подъезд?
- А вон сюда, налево...
Уже не оборачиваясь, летели по ступенькам вверх.
- Вовка, какой этаж?
- Третий.
- Звони.
- Звонок не работает.
- Стучи, блять!

На стук, не сразу, вышла женщина в застиранном халате, лет под сорок, да ещё кажись, пьяная...
- Вовка, ты, где шлялся? Ты когда из школы прийти должен?
- Мам! Меня там трое избить хотели, а Петя заступился. Они за нами бегут!
Женщина поглядела вниз, потом на меня. Но всё-таки пригласила:
- Проходите...
Пустив нас внутрь, высунула голову из почти закрытой двери и проговорила:
- Да нет там никого... На кухню идите. Сюда... я щас свет включу.
Но она лишь прошла через тёмную кухню, отодвинула занавеску и посмотрела в окно.
- Как тебя? Петя? Посмотри вон, трое во дворе на лавочке курят. Они?
Я разглядел в темноте только три блуждающих огонька от сигарет, но уверенно произнес:
- Да, они.
Что-то не хотелось мне сразу назад возвращаться.
- Мам, они уж сколько раз ко мне приставали. Дай десять копеек, дай двадцать копеек...
- А ты что, дурак, со школы домой не идёшь, бегаешь, как собака по всему Быкову! Вот и ходишь с синяками – заорала на Вовку мать, зажигая свет.
- Давай жри - и спать ложись, придурок!
Из проеденного жучками буфета достала большую эмалированную миску, выдвинула снизу ящик, выхватила оттуда столовую ложку. На газовой плите стояли две алюминиевые кастрюли – одна побольше, другая меньше. Из большой она ложкой выгребла остатки гречневой каши, а из маленькой налила кипячёного молока. Размешала, и поставила миску на кухонный стол, покрытый старой клеёнкой. За столом, на табуретке уже сидел Вовка, а я всё маячил у кухонной двери.

- Галя, - представилась женщина и протянула мне руку. Я робко пожал её. Ладонь показалась горячей, большой и натруженной.
- Петя, спасибо тебе, что моему обормоту помог. Ой, да что ты стоишь!
На кухне темнели две табуретки – одна для сына, другая для матери. Она, было, потянулась за второй, но передумала и вдруг засмеялась.
- Я тебе щас стул принесу.
Когда Галя выходила из кухни, я, невольно, посмотрел на неё. При походке, её крупная жопа шевелила халат то вправо, то влево...
- Да не надо, тётя Галя, я скоро домой пойду.
- Какая я тебе тётя?
Она вынесла из комнаты деревянный стул с потёртым дерматиновым сиденьем.
- Садись. А ты, Вовка, поел – давай, - марш в постель.
Вовка очень быстро справился с ужином и направился в комнату, успев мне многозначительно подмигнуть на прощанье.
- Иди уже, олух! Чтобы тут же заснул!
Женщина присела на табурет, закинув ногу на ногу. Ноги были полные, но какие-то сбитые, как и вся фигура моей новой знакомой – полная, но жирной её назвать язык не поворачивался.
- Так какая я тебе тётя? Мне всего-то тридцать семь... Вовка, спишь? Щас я дверь прикрою. Петь, ты выпить хочешь?
- Выпить хочу. Я только гречку не люблю.
Она развернулась ко мне задом, нагнулась, и стала что-то искать на полу за буфетом. Глядя на её жопу, я со страхом и надеждой понял, что сегодня ЭТО случится...

Галя, покрутив жопой перед моими испуганными очами, вынула бутылку самогона. Вместо пробки – кусок скрученной газеты. Гордо и бережно поставила поллитровку на стол и похвасталась:
- Вчера Васята принёс, от жены у меня прятал, обещал зайти сегодня. Но, кажись, не придёт. Нажрался где-нибудь.
А с меня уж хмель недавний прошёл – и ребята попугали, да и тётя Галя шороху навела.
- А закусить-то чем?
- Гречки и так не осталось, люби её, не люби. Хлеб чёрный и лук с солью.
- Можно...
Она подошла к побитой раковине, в ворохе грязной посуды, извлекла из-под Вовкиной миски два гранёных “булганинских” стакана, сполоснула их холодной водой и пододвинула – один ко мне, другой к себе. Тут же, на замусоленной клеёнке, нарезала хлеб, потом, почистив луковицу, поделила её на четыре части. Налила в стаканы самогонку, и сказала:

- Я тебя поблагодарить хочу. Вовка хоть и дурак, а жалко... А ты заступился за него. Козлов этих не испугался... За тебя!
С трудом одолев дозу вонючего и крепкого напитка, я хрустел четвертинкой луковицы и думал – ни хуя себе не испугался, да я в жизни так быстро не бегал!
Алкоголь из желудка стал проникать в кровь, я сидел, и уже спокойно наблюдал, как Галя, задрав повыше халат, показывала фрагменты трусов – белые, с синими цветочками. После второй половины стакана я уже не закусывал, только курил “Дымок”, с трудом попадая сигаретой в банку из-под килек вместо пепельницы.
- Ты, Петя, всю клеёнку так прожгёшь!
Тут же подошла, взяла меня, сидячего, под мышки. Приподняла, и прижала к груди. Неизведанный жар обдал моё тело, и, кажется, я начал трезветь. Потом опять усадила на стул, допила остатки сивухи и сказала:
- Закосел ты сильно, пойду на полу тебе постелю.
Минут через пять вернулась. Одной рукой помогала мне идти, а другой волочила за собой стул. Так в комнату и прошли. Слева на диване, тихо посапывал Вовка, а справа стояла её кровать, но без матраса и подушек – всё валялось на полу.
- Петя, на стул одежду вешай, я сейчас.
Я разделся. Лёг, и закрылся одеялом. От постельного белья несло какой-то кислятиной и ещё чем-то. Лучше б она вообще ни пришла, может, на своей кровати спать ляжет?
Но Галя быстро вернулась, раздетая, властно улеглась под одеялом и, обнимая меня, зашептала:
- Ты что, боишься?.. У тебя не было никого?.. Не бойся...
Её горячая рука, ласкавшая мой живот, скользила ниже...
- Иди сюда... Так... Хорошо тебе? Ну вот... вот... так... правильно... молодец... хорошо... ох…

Да, не Джульетта мне в первый раз досталась.
Но всё равно, вспоминаю иногда.

© Петя Шнякин